|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
16.04.2024, 19:15 |
|
МОЁ ПОЛЬСКОЕ СЧАСТЬЕ
|
|
| Georgo | Дата: Воскресенье, 11.08.2013, 15:57 | Сообщение # 1 |
 Дирижер
Группа: Администраторы
Сообщений: 388
Статус: Offline
| Антонина Шустова
МОЁ ПОЛЬСКОЕ СЧАСТЬЕ
Из сборника: Жертвы войны и мира : составитель В М. Гридин – Одесса : Астропринт, 2000. – (Одесский "Мемориал» ; вып. 10). - Стр. 95–101.
Мы публикуем лишь отрывки из воспоминаний Антонины Шустовой, в которых упоминается Вера Лещенко. Полностью о "польском счастье" автора вы сможете прочитать на сайте Андрея Сахарова
Антонина Шустова называет несколько песен из репертуара Веры Белоусовой до ее встречи с Петром Лещенко. Поинтересовался у Ольги Петуховой, пела ли их Вера Георгиевна? Кроме песни "Миша" Герда Вильнова, все подтверждается. Ольга П., 07.08.2013:
― Точно знаю от самой Веры Георгиевны, что до знакомства с Петром Константиновичем, у нее не было песен из его репертуара. "Мишка, Мишка, где твоя улыбка" в 50-60-х была, но это про другую Мишку - возлюбленную автора текста этой песни Георгия Титова. Кстати, Вера Георгиевна песню "Миша" Герда Вильнова не жаловала, но отмечала, что из песни "Миша" Петр Константинович устраивал целое представление, которое не могло не увлечь. А вот танго "Мне все равно" Вера Георгиевна очень любила, пела на польском, но один последний куплет - на русском. "Чы жуциш мне, чы завше бендзеш моём"... - так записан польский текст в репертуарной тетради Веры Георгиевны. Это танго она пела до войны и позже, вернувшись на сцену после ГУЛАГа".
От себя добавлю, что популярное польское танго Белостоцкого и Шмарагда "Мне всё равно" (Wszystko mi jedno) в исполнении Адама Астона было известно и в СССР, незадолго до войны с пластинки фирмы "Сирена Электро". Оно было перепечатано под названием "Танго", на Московской Экспериментальной фабрике грампластинок, а также было записано под названием "Размышление" в инструментальном исполнении (обработка Летичевского) на Ленинградской Фабрике Грампластинок. Оба эти варианта можно послушать на сайте Юрия Берникова
 Мне всё равно. Исп. Адам АСТОН. Из коллекции Чеслава Дубеньского Пластинки польской фирмы Сирена-Электро. Этот тираж сделан на русском языке, специально для продажи в СССР. На зеркале надпись на английском. Только для продажи в СССР.
 Из коллекции Алексея Кочанова, г. Казань Республика Татарстан
Автор этих воспоминаний — Антонина Юльевна Шустова, прожившая до глубокой старости — 84 года в одиночестве на окраине Одессы — в Суворовском районе, получавшая посильную помощь от Ассоциации жертв политических репрессий и так и не дождавшаяся счастья, о каком мечтала.
Ее записки — как бы последнее творческое свершение польки по национальности, художника по профессии и поэта по призванию до 18 января 2000 г., когда не стало автора.
* * *
О том, какое счастье будет у меня в жизни, я догадывалась с детства.
Начать с того, что в раннем возрасте мне напоминали дома, что я по национальности полька. А это значило: жительница не коренная, как украинцы, русские или евреи, каких большинство вокруг... Вроде бы чужая!
Да, не забыть, как наши соседи многозначительно кивали, если видели на мне — еще девочке — новенькое платьице. «Ишь, мол... одеваются эти богачи, как у себя в Польше!» — так можно было прочитать в иных завистливых взглядах. Хотя к польской стране мои наряды не имели никакого отношения, раз мама была портнихой
и уж как-нибудь, независимо от национальности, старалась приодеть дочку! Что же касается вообще богатства, то...
Как говорится, и врагам не пожелать того, насколько из-за этого мы пострадали! Ибо кто не знает такого знаменитого выражения в конце 20-х или в начале 30-х годов — «золотуха»? Так прозвали практику советских органов, обиравших лиц, якобы обогатившихся за время НЭПа. Бывших лавочников и спекулянтов, а заодно и портных или сапожников буквально пачками сажали — мягко говоря, «привлекали» за то, будто они, успев обогатиться за недолгую пору «новой экономической политики», провозглашенной Лениным ради спасения рухнувшей экономики после Гражданской войны, стали объектом преследования при воцарении Сталина. Считалось, что такие «нэпманы», если их хорошенько потрясти, могут значительно пополнить бюджет СССР, нуждавшийся в средствах для индустриализации. И вот всех находившихся «на заметке» мнимых или действительных богачей стали пачками забирать в тюрьму, при этом, по разговорам, набивая камеры так тесно, что там было не продохнуть и не пошевелиться. «Признаешься, где прячешь золото... и отпустим!» — таково было условие таких чекистских посадок.
Впрочем, этот бандитский метод обогащения при Советах пришлось испытать лично моей матери, а не узнавать по слухам: якобы так говорят. Ведь ее тоже арестовали и держали в заключении целых десять лет — и не только из-за требований золота, которого у скромной портнихи не было. Тут сказалась и вышеупомянутое польское происхождение... Да, разве трудно заподозрить обычного гражданина СССР с пометкой в паспорте о соответствующей национальности, что он шпион — либо Польши и Румынии, либо Китая с Японией и какого-нибудь африканского государства? Вон сколько лиц польского происхождения, арестованных в Одессе за годы советской власти, особенно в роковые 30-е годы, значится в книге «Одесский мартиролог», изданной несколько лет назад обществом «Одесский мемориал»! Одних арестованных было около тысячи, а среди них — 150 женщин.
Кроме арестов, нас, поляков, приговаривали и к расстрелам: всего погибших было по официальному списку 458 (из них — около 50 женщин). Но не сосчитать, сколько человек пострадали в материальном отношении — не только из-за злополучной «золотухи», а и просто выселенных из своего жилья и сосланных в другие края. Даже оставшиеся в городе подвергались преследованиям, в том числе культурным: так, в Одессе были закрыты в конце 30-х годов существовавшие польские школы, учеников которых рассовали беспорядочно по другим школам — русским или украинским.
А что было, когда присоединили Западную Украину и оттуда стали в массовом порядке выселять коренных поляков в глубь Советского Союза —вплоть до Севера или Средней Азии! Помню, как были мобилизованы многие поляки-медики из одесситов для сопровождения эшелонов с высылаемыми, а также их рассказы после возвращения о том, что пришлось переносить всем в пути...
Поэтому маленьким просветом для нашей польской души показались летом 1940 года гастроли в Одессе исполнителей из Львова — пусть и в основном евреев, но выступавших отчасти по-польски. Я имею в виду джаз-оркестр под управлением Генрика Варса с конферансье Евгениушем Бодо и певцом Альфредом Гаррисом. И было отрадно также, что в одном из городских кинотеатров — им. Котовского молодая эстрадная певица Вера Белоусова (потом подруга знаменитого Петра Лещенко) исполняла польское танго «Чы жуциш мне, чы завше бендзеш моём»... Я не раз ходила с близкими туда, чтобы послушать пение на родном языке, который немного знала от матери!
Но, кстати, потом с кинотеатром грозно сложилась и моя судьба, в другое время — оккупационное. И так, что пришлось узнать лагерное наказание.(...)
Я устроилась в кинотеатр, открывшийся одним из первых в Одессе при новой власти. Это была до недавнего времени «Украина», а перед войной — им. ХХ-летия РККА, как и еще раньше — имени Постышева. Румыны назвали его по-своему — «Дойна», и в нем меня, честно говоря, поначалу привлекло даже то, что с весны 42-го там стала выступать с маленьким джаз-оркестром та самая певица из прежнего кинотеатра — им. Котовского. Теперь Вера Белоусова — слегка изменившаяся после ранения на лице из-за падения во время бомбежки, но все же красивая брюнетка в своем довоенном облике — исполняла невзыскательный репертуар. Это были в основном старые песни, вдруг показавшиеся дорогими, — вроде «Мамы» Табачникова или «Маленького Джонни» на слова Веры Инбер. И была у нее только одна новинка — песня «Миша», из репертуара Лещенко (благодаря чему он и познакомился с ней, вскоре попав в Одессу). А кроме того, меня заинтересовали и некоторые фильмы — например, с обозначенной на афише артисткой русского и даже знаменитого происхождения: Ольга Чехова. Она играла в таких фильмах, как «Милый друг» по Мопассану, но я не завидовала тем, кто стоял в очереди за билетами, потому что, повторяю, стала работать в этом кинотеатре. Но кем работала?
Там был буфет, и мне удалось не без трудности — с помощью знакомых — найти в нем для себя место. Что и говорить, место все же близкое к пропитанию в то трудное, если даже не голодное время: мне доводилось и самой питаться, и для матери кое-что перехватывать. Хорошо, что хозяин буфета смотрел как бы сквозь пальцы на это, пусть и без всяких, как говорится, задних мыслей. Солидный, сам страдавший в прошлом человек, он и хотел помочь нам в будущем... Но думалось ли, что это медвежья услуга?
Пожалуй, не только он — Георгий Никифорович Загородний уговорил меня, чтобы я с мамой потом уезжала в Румынию. Одним из тех, кто отчасти подтолкнул нас к такому роковому шагу, был видный одесский журналист, выступавший раз в нашем кинотеатре. Это происходило сразу же после поражения немцев под Сталинградом, когда многие усомнились в победе Германии. Чтобы поддержать дух оккупационных жителей, была организована лекция — и именно в «Дойне», и это даже транслировали по местному радио. Выступавший там Евгений Адамов — из газеты «Одесса», в прошлом пионервожатый и актер на киностудии, говорил перед большой картой Европы не только о «неизбежной победе стран Оси», но и предусмотрел такой вариант — возвращение сюда «Советов». «Ну и как, вы думаете, они тогда назовут это событие? — иронически воскликнул он, взмахнув указательной палочкой. — Освобождением... представляете?» Он даже по-актерски рассмеялся, но, помнится, у меня прошел мороз по коже — от такой перспективы. Нет, я не боялась, что буду наказана за свою работу при оккупантах — весьма скромную и безобидную, но вдруг вспомнила, каково нашей семье было раньше, до войны — при власти большевиков. И с тяжелым сердцем я следила за развитием событий, даже пыталась отвлечься интересными фильмами под боком: то мелодрамой «Золотая Прага» (про судьбу деревенской девушки в большом городе), то даже комедией «Западня» (с участием прекрасного французского певца Мориса Шевалье, похожего на Утесова).
В конце концов так и вышло, что Загородний уговорил маму уехать, когда фронт подходил к Одессе. Как ни плакали мы, прощаясь с родным городом...
Так еще раз проявилось наше горькое счастье — и не только польское.
Что было с нами в Румынии? Теперь больно вспоминать об этом.
Довелось попасть в небольшой город — Питешты. Проживание в чужом доме, общение с людьми, которые тебя не понимают — это само по себе нелегко. А тут и необходимость подрабатывать, когда кончились наши небольшие одесские сбережения. О какой-то торговой работе думать не приходилось, и я нашла себе занятие, где особенно не нужны языковые способности. Работа молчаливая, а главное — по специальности: разрисовка посуды и распродажа ее по частным магазинам. Но однажды там все-таки выдал язык: одна из моих напарниц вдруг заговорила по-польски. Хоть я и не очень хорошо умела говорить — отчасти из боязни еще с детства, но призналась — кто такая. Оказалось, что то была тоже не настоящая полька — еврейка из-под Кракова, бежавшая при наступлении немцев. Она сама с трудом мыкалась в Румынии, то и дело повторяя: мол такое оно — еврейское счастье... Но я была рада и тому, что могла с кем-то поделиться и про мое, что называется, польское счастье!
Хорошо еще, что мама тоже стала подрабатывать — своим привычным шитьем, приспособившись к тогдашней моде. Кое-как втянувшись в новую жизнь на чужбине, мы лишь испытывали нужду в собственном жилье, а пока снимали комнату. Но все же тревога не покидала нас — и неспроста!
Вокруг стали попадаться земляки, покинувшие Одессу или другие города на Родине. Пошли слухи, что некоторых забирали — то, чего мы больше всего боялись. Других уговаривали вернуться, и нам тоже сделали такое предложение в местных органах. Чтобы не усугублять свою вину, мы согласились — и это был мой новый шаг, так сказать, в пропасть.
Пришлось перебраться в переселенческий пункт, созданный рядом, в Венгрии — в городе Сегед (будущий побратим Одессы!). Но там вскоре — после прохождения всех формальностей и встреч с советскими представителями — меня заключили под арест. Потом был перевод в другой город — в приморскую Констанцу, где находилась старая тюрьма-крепость, отданная в распоряжение зловещей отечественной организации — «Смерш». Это произошло в начале апреля 1949 года (хотя в книге «Мы из ГУЛАГа» ошибочно названа дата моего ареста — «12.04.50 г.»). Лишь спустя год с лишним — 26 июля 1950 года я была приговорена Военным трибуналом воинской части 06614 по ст. 58-1 а УК РСФСР не более и не менее — к 25 годам исправительно-трудовых работ и 5 годам поражения в правах. Не передать, что было со мной там — в зловещей тюрьме, где издевались над заключенными, как могли, женщины-надзирательницы или другие преступницы из числа воровок и проституток. Лишь потом я узнала, что туда же через год попала и моя давняя любимая певица Вера Белоусова, ставшая официальной женой Петра Лещенко. Кстати, она тоже получила там такой срок «за измену Родине» из-за такого же отъезда в Румынию. Только спустя несколько лет ей заменили этот приговор.
Мне тоже потом, как говорится, «скостили» его. Определением военной коллегии Верховного суда СССР от 1 июля 1955 года мера наказания для меня была снижена до 5 лет, а освобождена я была спустя три недели. Ну и как тут было не выразить свою радость — после всего перенесенного?
Перенести же мне довелось немало. Свое наказание я отбывала далеко на Севере — в Таймырском национальном округе. Там, за Полярным кругом, в злополучном городе на костях — Норильске (...)
ПРИМЕЧАНИЕ
Шустова Антонина Юльевна (1916-2000), художник
1916 — Родилась в Одессе в польской семье. Отец – Шустов Юлий Эрнестович. Мать – портниха.
1917 — Переезд отца в Англию.
1930 (?) — Арест матери, десятилетнее тюремное заключение. Выселение из квартиры, прекращение помощи от отца.
1931 — Окончание школы-семилетки. Поступление в ПТУ печатников, после окончания которого – работа в артелях по росписи керамики.
1935 (?) — Поступление в Художественное училище им. Грекова.
Замужество. Муж – Красовский Александр Георгиевич, студент живописного факультета Художественного училища им. Грекова.
1941 — Уход мужа на фронт добровольцем. Невозможность эвакуации из Одессы, занятие Одессы румынскими войсками, жизнь в оккупации.
1942 — Работа в буфете кинотеатра «Дойна».
1943 — Гибель мужа на фронте.
1944, март — Бегство в Румынию перед приходом в Одессу Красной Армии. Работа А.Ю. Шустовой в г. Питешты художником по разрисовке посуды, работа матери – портнихой.
1948 — Вынужденное согласие на предложение румынских властей вернуться в СССР. Переезд в переселенческий лагерь в г. Сегед (Венгрия).
1949, начало апреля — Арест в переселенческом лагере, перевод в тюрьму СМЕРШа в г. Констанца.
1950, 26 июля — Приговор Военного трибунала в/ч 06614 по ст. 58-4 «а» УК РСФСР – 25 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах. Отбывание наказания в лагерях Норильска, Дудинки.
1955, 1 июля – Определением Военной коллегии Верховного суда СССР мера наказания снижена до 5 лет. Освобождение. Переезд в Одессу к матери.
1957 — Смерть матери от тяжелой болезни.
1950-е гг., конец – 1971 — Работа художником на Одесской фабрике игрушек.
1971 — Выход на пенсию. Работа управдомом.
1992, июнь — Реабилитация Одесской прокуратурой.
2000, 18 января — Скончалась Антонина Юльевна Шустова.
|
| |
| |
| Siringo | Дата: Среда, 14.08.2013, 11:01 | Сообщение # 2 |
 Аранжировщик
Группа: Друзья
Сообщений: 128
Статус: Offline
| Воспоминания эти подтолкнули меня к поиску, не все мне было понятно.
Антонина Шустова в мемуарах написала:
26 июля 1950 года я была приговорена Военным трибуналом воинской части 06614 по ст. 58-1 а УК РСФСР не более и не менее — к 25 годам исправительно-трудовых работ и 5 годам поражения в правах.
Из книги Веры Белоусовой-Лещенко "Скажите, почему?" я узнала, что и её приговорил тот же самый Военный Трибунал войсковой части 06614. Вера Георгиевна сохранила для истории имена членов этого судилища, от имени Союза Советских Социалистических Республик приговоривших её, ни в чём не виновную, к 25 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах сроком на 5 лет:
- председатель Военного Трибунала в.ч. 06614 (та же воинская часть, что и Шустову судила!): полковник юстиции Русаков;
- члены : инженер-подполковник Бобурин и капитан Дмитриенко;
- секретарь: капитан Шансков.
Допрашивал Веру Георгиевну старший следователь контразведки МГБ П.Соколов. Тот самый Соколов, который допрашивал Петра Лещенко, как одного из свидетелей по делу Веры Лещенко. Обвинительное заключение состряпал старший следователь контразведки МГБ Н. Левашев. Один допрашивал, другой "обвинял", третьи приговаривали.
Пусть память о них зарастёт чертополохом!
Еще хотела отметить, что между понятиями "воинская часть" и "войсковая часть" особой разницы нет, они взаимозаменяемы, но лучше пользоваться вторым термином. Мне кажется, "воинская часть"- это простое обиходное название, а "войсковая часть" - официальное, так пишут в документах, которые имеют юридическую силу. Ну, а пятизначный номер, стоящий после слов "войсковая часть" - это номер полевой почты. Решила по номеру узнать, что за часть? На сайте "Войсковые части РФ" есть очень скупая информация: "...о войсковой части 06614 ничего неизвестно". Но в сочетании со словами "военный трибунал" этот зловещий номер часто встречается на страницах Книги Памяти Жертв Коммунистического Террора, где собрано более миллиона фамилий жертв репрессий. Часть из них осуждена Военными Трибуналами, часть - тройками Особого Совещания. Военный Трибунал в.ч. 06614 являлся всего лишь маленьким винтиком в большом механизме бесправия. Как показала история, миллионы обвиняемых не совершали никаких преступлений, но были осуждены и впоследствии были официально реабилитированы в значительной части посмертно. Их имена стали известны. Известны имена организаторов бесправной системы сталинского "правосудия", ведущей войну против собственного народа. Имена рядовых исполнителей почему-то до сих пор стыдливо замалчиваются.
Понятие "Военный Трибунал" у меня почему-то ассоциируется с инквизицией и палачами. Но я не права. Члены Венного Трибунала никого не пытали. Это была элита бесправия. Они только выносили приговоры. Любили круглые числа, приговаривали обвиняемых к 10, 15 и 25 годам. Или выносили смертные приговоры. Пытками обвиняемых занимались палачи, стоящие ниже рангом, те, которые подготавливали материал для обвинительного заключения. Но и их нельзя сравнивать с институтом инквизиции. По сравнению с ними средневековая инквизиция - детский сад. Не тот размах, не те масштабы...
Если судить по "Книгам жертв..." военный трибунал в/ч 06614 зверствовал от 48-го по 52 год.
Сообщение отредактировал Siringo - Среда, 14.08.2013, 11:06 |
| |
| |
| VlaDemin | Дата: Пятница, 08.11.2013, 19:05 | Сообщение # 3 |
 Аранжировщик
Группа: Проверенные
Сообщений: 126
Статус: Offline
| О лагерных скитаниях с Верой Георгиевной Лещенко мы не раз говорили. Все, что здесь написано, правда, но меня эти воспоминания вернули в 1958 год. Гостиница "Советская". На концертной площадке выступает оркестр Бориса Ренского и его солистка Вера Лещенко. Запомнил прекрасное, талантливое исполнение песен "Я танцевать хочу" и "Мне все равно". Хороша была исполнительница. Тогда прошел к ней за кулисы и познакомился с ней. С тех пор и дружили. Общались домами, в Студии радио, по телефону. Бывал на ее концертах часто. Голос, внешние данные, умение держаться на сцене говорили о высоком артистическом уровне.
Жаль, Вера Лещенко была достойна большей славы.
Добавлено (08.11.2013, 19:05)
---------------------------------------------
Фотография уникальная у вас - на Потемкинской лестнице. Подписали бы ее, там очень известные люди
|
| |
| |
| Olga777 | Дата: Пятница, 08.11.2013, 19:10 | Сообщение # 4 |
 Дирижер
Группа: Администраторы
Сообщений: 816
Статус: Offline
| Да, фотография уникальная. Ее нашел Георгий Сухно. Я ее больше не встречала нигде. Варс, Гаррис... Надо подписать нам ее, спасибо, что напомнили
Не случайны на земле две дороги - та и эта.
Та натруживает ноги, эта душу бередит.
|
| |
| |
|
