Форум
Форма входа


Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья сайта
Информационный портал шансона

Майя Розова. Официальный сайт

Russian Records

Журнал «Солнечный Ветер»


Наш код баннера
Петр Лещенко. Официальный сайт



Приветствую Вас, Гость · RSS 28.03.2024, 23:22

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Georgo, Olga777  
Форум » ДАНЬ ЭПОХЕ » «ХАРБИН-ШОУ» » ЛАРИССА АНДЕРСЕН (ВОЗВРАЩЕННЫЕ ИМЕНА. ПРОДОЛЖЕНИЕ-3)
ЛАРИССА АНДЕРСЕН
GeorgoДата: Суббота, 09.03.2013, 20:13 | Сообщение # 1
Дирижер
Группа: Администраторы
Сообщений: 388
Статус: Offline
ПО СТРАНИЦАМ КНИГИ ЛАРИССЫ АНДЕРСЕН
«ОДНА НА МОСТУ»


Нора Крук
Поэтическое предисловие




Когда Ларисса Андерсен предложила мне написать поэтическое предисловие к ее долгожданному сборнику, меня захлестнули противоречивые чувства. Это большая честь. Ушедшие в лучший мир поэты Юстина Крузенштерн-Петерец, Валерий Перелешин, Ирина Одоевцева, сам Александр Вертинский и журналист-критик Эммануил Штейн были бы счастливы сделать это. Не успели.70-х годах в Париже Ирина Одоевцева предлагала Лариссеподготовить рукопись и издать книгу. «У вас свой особый почерк, — говорила Ирина Владимировна, — это редкость. Я хочу Вам помочь, возьмитесь за дело…» Но у Лариссы были другие заботы — сама жизнь. Ее стихи рождались из света и теней. Они возникали в горах Кореи, где она гостила у Янковских, в русском Харбине, где Ларисса выросла, начала писать стихи и вступила в поэтический кружок «Чураевка», в пестром Шанхае, на пляжах Таити, где однажды она встретилась с поэтом Евтушенко, в Мадрасе, где «Мем-Саиб» ездила верхом и руководила армией слуг… Джибути, в Сайгоне, где в то время можно было увидеть сцену самосожжения буддийских монахинь, а в кафе однажды погибли от взрыва террористов друзья Лариссы и ее мужа Мориса Шеза.
Во Франции, где Ларисса осела в родовом поместье Шезов, в крохотном городке Иссанжо, она ездила верхом, преподавала йогу, занималась садом и многочисленными кошками, собаками… Стихи рождались во время прогулок по деревенской дорожке между полями пшеницы французской, на кухне, у плиты, в саду, но заняться подготовкой книги долгое время не удавалось.
Жизнь подарила ей пестрый калейдоскоп стран, событий,и Ларисса отплатила долг искренними, удивительно глубокими стихами, полными любви к природе и сострадания ко всему живому, что ее окружало. При этом она, как никто другой, умеет чувствовать всю прелесть и острую радость жизни и передать ее в своих стихах.Имя Лариссы Андерсен знают везде, где живут люди,любящие русскую поэзию, несмотря на то что за долгую жизнь, отмеренную ей судьбой, вышел единственный томик ее стихов — в 1940-м году в Шанхае. Тоненькая книжечка «По земным лугам».

И вот наконец перед нами долгожданный сборник. Ее стихи пронизаны и болью, и смехом, и одиночеством. Но это — всегда живые строки о человеческих чувствах. Известный поэт Валерий Перелешин, близкий друг Лариссы Андерсен, отмечая мастерство ее стихов, их кажущуюся «простоту», говорил, что они написаны как будто на одном дыхании.Юстина Крузенштерн-Петерец, сама острый критик,указывала на Лариссин дар рассказчика, ее непосредственность в стихах и все подмечающий взгляд. Эммануил Штейн ценил ее стихи за неповторимый голос, музыкальный слух, особое очарование. Не меньшим мастерством она владела в прозе. Ей необычайно удавались очерки о людях, о путешествиях, которыми была так богата жизнь Шезов.
Возможно, страсть к жизни, захватившая Лариссу, лишила нас, читателей, многотомника ее произведений — Лара была слишком увлечена ежедневным, ежечасным общением с миром. Слишком озабочена земными делами, чтобы заняться стихотворной работой, но именно эта страсть к жизни напоила ее стихи живой водой.У каждого читателя есть особо любимые стихи избранного им поэта. Я часто повторяю про себя: «Ветки маются в черном небе…» Именно этот «детский» голос переносит меня в прошлое, в комнату с печкой-буржуйкой, с любящими родителями и с девочкой в большом кресле. Сколько в этом стихотворении жизненной мудрости… Какие душевные коллизии должна была пережить эта девочка…


Одно из поздних ее стихотворений «Смерть идиота» — сгусток боли. Не сумел Господь помочь несчастному. Когда я осторожно сказала Лариссе, что ее стихотворение, быть может, ставит под вопрос само существование доброго Бога, она отрезала — нет, нет… И оказалось, что Ларисса верующая, чего я, еще полвека назад приходившая к Лариссе в Пасху на кулич — традиционную дань обычаю, — не знала.Ларисса сложный и интересный человек и обманчиво несложныйпоэт.
Крупицы мудрости и прозрения в ее стихах разбросаны везде:

И тоской пронизанная радость,
И охваченная счастьем боль…


А вот такое нехитрое, совсем недавно написанное стихотворение о прибытии русской жены из Китая во французскую глубинку. Тут все — новая французская маман, готовая принять невестку, и любопытные соседи, и счастливый сопровождающий всюду свою хозяйку кот… Сколько же любимых кошек мурлычут и ласкаются в ее стихах…Еще не написано стихотворение о литературных сокровищах, накопившихся на чердаке барского дома. Еще много чего не написано, но я верю в Лариссину звезду и верную ей Музу. В стихотворении «Все мне рады…» есть такие строчки:

Я бесформенна и безмерна,
Как вода —разольюсь во всем…


Они перекликаются с перелешинским «Аргонавтом»:

Все заветы и все знамена,
Целый мир вбираю в себя…



Русская зарубежная литература - поэт Нора Крук


Но если Валерий Перелешин вбирал в себя целый мир и снова творил его уже по-своему, то Ларисса растворяется в этом мире, превращаясь в озеро, отражающее облако, розу в каплях росы, безумного самоубийцу, колдунью…Ларисса вошла в зарубежную русскую поэзию своей легкойтанцующей походкой. И подарила нам такие глубокие, проникновенные стихи, полные особого аромата и самобытной прелести. Их хочется перечитывать и перечитывать. И запоминать. Потому что это настоящая поэзия.


Май 2005, Сидней(Австралия)




ЛИРИКА
ИЗ КИТАЯ – ПО МИРУ


Только в заводи молчанья может счастье бросить якорь,
Только тихими глазами можно видеть глубину.
Знак молчанья — как присяга, как печать, лежит на всяком,
Кто свернул тропинкой тайной в заповедную страну.
Молчаливый час рассвета, озаренный солнцем ранним,
Там, где синие лагуны спят в оправе синих гор,
Так бросаются с обрыва в синеву летящим камнем,
Замирая, саланганы и вонзаются в простор.
И ни слов, ни размышлений. Как сказать об этом счастье?
Разве можно в миг полета размышлять — куда летишь?
Это может быть молитва. Это может быть — причастье,
Чтобы сердце сохранило эту утреннюю тишь.




ЯБЛОНИ ЦВЕТУТ

Месяц всплыл на небо, золотея,
Парус разворачивает свой,
Разговор таинственный затеял
Ветер с потемневшею листвой…
Ведь совсем недавно я мечтала:
Вот как будут яблони цвести,
Приподнимет мрачное забрало
Рыцарь Счастье на моём пути.
Говорят, что если ждать и верить, —
То достигнешь. Вот и я ждала…
Сердце словно распахнуло двери
ожиданье света и тепла!
Всё как прежде… Шевелятся тени,
Платье, зря пошитое, лежит…
Только май, верхушки яблонь вспенив,
Лепестками белыми кружит.
Месяц по стеклу оранжереи
Расплескал хрустальный образ свой,
Маленькие эльфы пляшут, рея
Над росистой, дымчатой травой…
Надо быть всегда и всем довольной.
Месяц — парус, небо — звёздный пруд…
И никто не знает, как мне больно
Оттого, что яблони цветут.


Дни, недели… Всё одно и то же

Дни, недели… Всё одно и то же —
Грелось сердце старых грёз тряпьём…
Вдруг, нежданной новью потревожен,
День взвился, как звонкое копьё.
— Счастье? — Тише…
К счастью нужно красться,
Зубы сжав и притушив огни…
Потому что знает, знает счастье,
Что всегда гоняются за ним.


«Простившись нежно с синеглазым маем…»

Простившись нежно с синеглазым маем.
На грудь полянки выплакав печаль,
Покинутые яблони вздыхают,
Обиженно и робко лепеча.
Но тишину березовых беседок
Пьянит жасмин, безумный, как мечты…
глубинах рощ таинственное лето
Придумывает новые цветы.
Звенит июнь, сереброзвонный ландыш,
Вдыхая тишь, роняет дни в траву,
И, крадучись, в потемках, от веранды
Тропинки уползают и зовут…
За тонкий рог на синеве повесясь,
Что б все сказали: ах, как хорошо!
Сквозь облака просеивает месяц
Магический лучистый порошок…
А там, где тень узорно вяжет петли,
Во тьме аллеи – шорох легких ног,
Девичьих рук заломленные стебли,
Девичьих губ томящийся цветок.
И с чьих-то растревоженных браслетов
Песчинки звона сыплются в кусты…
глубинах рощ таинственное лето
Придумывает странные цветы.


«Путь к неизбежному так недолог!..»

Путь к неизбежному так недолог!
Страшною ведьмою, ступу креня,
Тьма налетает, сметая подолом
Поле и небо. Кто спрячет меня?
Бледные руки упавшего дня
Еле дрожат у подножья престола…
этом беспомощном голом поле
Кто же укроет, кто спрячет меня?
Спуталась в темный клубок дорога,
цепкие клочья сбилась мгла…
Вот и вся сказочка про Недотрогу:
Просто —
Царевна жила да была,
Много смеялась… И плакала много…
Потом —
умерла.




«Лучшие песни мои не спеты…»

Лучшие песни мои не спеты,
Лучшие песни мои — со мной…
Может быть, тихою ночью это
Бродит и плачет во мне весной?
Месяц застыл, навостривши уши,
Слушает сонную тишь земли…
Если бы кто-нибудь мог подслушать
Боль безысходных моих молитв!
Сладким, безумным, предсмертным ядом
Яблони майскую ночь поят…
Знаю я — всем нам, цветущим, надо
Прятать в груди этот нежный яд…


БЕССМЕРТНИКИ

Бессмертники в безжизненных ладонях,
Печальный шелест жестких лепестков,
И тяжкий свод, где алый отблеск тонет,
И бархатом задушенный альков.
Разорванные, брошенные четки,
И горечь трав, и горечь пустоты —
Нет слез уже… И силуэт решетки,
Сплетающей узорные кресты.
И боль неизживаемой утраты…
И памяти нерастворимый ком…
И кажется: в залитых кровью латах
Не солнце — рыцарь гибнет за холмом…
И страшно! Страшно… Пламенеет вереск,
Кричит закат, терзая небеса…
И кто-то дышит за тяжелой дверью,
И кто-то к скважине прижал глаза
И замер… А угаснет отблеск алый,
И бледный месяц встанет, как мертвец,
И, вздрогнув, почернеет гладь канала,
И тихий шепот пробежит в листве.
И заскрежещет цепь, и пес внизу завоет.
И всколыхнется занавес окна,
И руки затрепещут, вскинутся, забьются…
И — замрут над головою…
И снова упадут… И снова тишина…
И только темноту пронзит ночная птица,
И только прошуршит упавшая листва,
И только смутные, чужие лица
Проговорят:
Еще жива.


«Вчера я маме укрыла…»

Вчера я маме укрыла
Могилку зеленым мхом,
И стала иной могила,
Словно согрелась в нем.
Я долго лежала рядом
И гладила мох щекой.
Взглянула ночь за ограду
И стала тихой такой…
Застыло вверху распятье,
Глядели белки камней.
И молча, в зеленом платье,
Мама пришла ко мне.


«Я виновата перед Богом…»

Я виновата перед Богом,
Я как растратчик, как банкрот. —
Я раскидала по дорогам
Дары Божественных щедрот.
Я улыбалась, я страдала,
Я крылья взметывала ввысь —
Вот почему теперь так мало
Они от счастья поднялись.


БЕЗ РОССИИ


«Я думала, Россия — это книжки…»

Я думала, Россия — это книжки.
Все то, что мы учили наизусть.
А также борщ, блины, пирог, коврижки
И тихих песен ласковая грусть.
И купола. И темные иконы.
И светлой Пасхи колокольный звон.
И эти потускневшие погоны,
Что мой отец припрятал у икон.
Все дальше в быль, в туман со стариками.
Под стук часов и траурных колес.
Россия — вздох.
Россия — в горле камень.
Россия — горечь безутешных слез.


ХИМЕРА

Мы никого не впустим в нашу жизнь.
Мы даже радость не всегда впускаем.
И дальше горем выжженной межи
К нам не ворвется музыка мирская.
Живем в густой стесненной пустоте —
Наш хрупкий мир наполнен ею туго…
Мы — только я да книги, и затем —
Она — моя подруга.
Она — моя певучая тоска,
Мое ни с кем не деленное счастье.
Она — биенье крови у виска,
И накипь слез, и мудрости причастье.
Бледнеет ночь… Усталая свеча…
Молчанье книг… Поникший сумрак серый,
Но все еще томится у плеча,
Пленительные вымыслы шепча,
Она — моя химера.


АНГЕЛЫ

Все притихли в таинственном мраке,
Кто-то кашлял, давясь тишиной…
Человечек в лоснящемся фраке
Поклонился — невзрачный, смешной…
И, магической силою взмаха
Вмиг возникших невидимых крыл,
схоластической музыке Баха
Первозданное небо раскрыл:
Вихри крыльев, сверкание ликов,
Белизну, бирюзу и лазурь,
И в гармонии ангельских кликов —
Отголоски ликующих бурь,
И согласное, стройное пенье
Флейт и лилий в небесном саду,
И спираль озаренных ступеней —
облака, в синеву, в высоту…


«Пьяная, жестокая, шальная…»

Пьяная, жестокая, шальная,
Истерзанная, бедная, больная
Моя страна, которой я не вижу, —
Как я люблю тебя! Как ненавижу…


«Манила, Адриатика, Гренада…»

Манила, Адриатика, Гренада…
Экзотика, лазурь, сиянье льда…
Как были мы взволнованны, как рады
Попасть хотя бы мысленно туда.
Как мы водили по цветистой карте
Смешными пальцами в следах чернил.
Как тут же, в классе, на корявой парте
Цвели магнолии, искрился Нил…
Нам ровно ничего не говорили
Какие-то простые — Припять, Псков,
Мы просто засыпали, не осилив
Всех этих скучных рек и городов.
И вот теперь, под чуждым «знойным» небом,
Экзотики хлебнув за все года,
Отведавши кусок чужого хлеба,
Мы так хотим, мы так хотим туда!
Туда, туда, где Псков, и Днепр, и Киев,
Где в пятнах не чернил уже, а слез
Горят для нас названья дорогие
Огнем незабывающихся гроз…
Там нет ни пальм, ни фиников, ни рифов,
Там холод, смерть, страдания и кровь,
Но, слившись с ней обыденною рифмой,
Над всем горит и светит всем — любовь.
И над бесцветной картою застынув,
Прокуренными пальцами возя,
Минуя все моря и все пустыни,
Мы шепчем: — Киев… взят или не взят? —
Манила, Адриатика, Гренада –
Нам не нужны. Не нужен целый свет…
Одну страну, одну страну нам надо,
Лишь ту — куда нам въезда нет.


«Я замолчала потому…»

Я замолчала потому,
Что о себе твердить устала.
Кому же я нужна, кому?
Вот почему я замолчала.
Живи. Люби. А что любить?
Успех? Дома? Толпу Шанхая?
И яростно писать на «бис»
Стихи о яблонях и мае?
Родные яблони мои,
Я вовсе вас не разлюбила,
Но накипает и томит
Иная боль, иная сила.
Я оставляю дневникам
Шестнадцать лет, мечты о принце:
Когда мечтать о принцах нам —
Здесь, во взбесившемся зверинце?
театрах, клубах, кабаках
Для всевозможных иностранцев
Пляшу. Не то чтоб гопака,
Так — «экзотические танцы».
Кого любить? За что любить?
За эти глупые улыбки?
За приговор: вы вправе жить,
Пока вы веселы и гибки?
И я живу. Который год.
Сбегу. Вернусь. И все сначала…
Кому нужны стихи? И вот,
Вот почему я замолчала.
И в этой пестрой пустоте
Где все — карман, где все — утроба,
закостенелой суете.
Где все спешат и смотрят в оба,
Где что урвать, кого б столкнуть,
Но только не остановиться…
Мерещится мне новый путь,
Иные чудятся мне лица.
С сердцебиеньем первых грез,
С тоской последнего бессилья
Все чаще задаю вопрос,
Все чаще думаю: Россия.


ЧУЖИЕ МОРЯ


ПАРОХОД

Который-то день, утонувший в тумане.
Который-то вовсе утерянный час.
И сами мы где-то… в большом океане.
И волны несут и баюкают нас.
И все хорошо, словно не было горя,
И даже не страшно, что будет потом.
Наш дом — пароход. Наша улица — море,
И плещется лунная ночь за бортом.
И шепчет… И сердце в уюте каюты
Уснуло, свернувшись клубочком, как кот…
Не надо Манилы, не надо Калькутты,
Пусть наш пароход все плывет и плывет…
Не надо земли — только б море да море!
Не надо базаров, и войн, и газет!
Лишь море — и в этом туманном просторе
Лишь этот чудесный магический свет.


БЕССОННИЦА

Непрочен счастья панцирь тонкий…
Бунтарь, бродяга и бандит —
Весенний ветер, всадник звонкий,
Мне снова сердце бередит.
И ни молитвой, ни слезами,
Ни этой каменной стеной…
А ночи строгими глазами,
Как сторожа, следят за мной.
Вершат обход свой непреложный,
Листвой под окнами шурша,
И замедляют шаг тревожно,
И замирают, не дыша…
И отступают, и бледнеют…
И исчезают на глазах.
И только ветер, ветер веет
опустошенных небесах.
Там нет чудес и нет участья…
И встанет новый день во зле…
Но жить, но быть какой-то частью
Тут, на затоптанной земле!..
Я поднимусь, лицо умою,
Чтоб встретить утро, как всегда…
И посмеется надо мною
Извечно юная вода.


ИЗ ФРАНЦУЗСКОГО АЛЬБОМА


«Да простит меня Эйфеля душа…»

Да простит меня Эйфеля душа,
башня-то мне и не нравится.
Может быть, техника хороша, но…
совсем не красавица.
Просто отметился век,
очень печальный к тому же.
Лучшее принес человек
в жертву тому, что хуже.
С легким сердцем башню отдам
(и все небоскребы Парижа) —
За старую Нотр-Дам,
хотя она и пониже.


«А стихи пишу в печали, от безмолвия пишу…»

А стихи пишу в печали, от безмолвия пишу,
Затоскую и вначале говорю карандашу:
— Карандаш… — Он понимает, он и сам расскажет мне,
Отчего тетрадь немая оживает в тишине.
Оживают все предметы, все предметы — как друзья,
С ними я веду беседы о превратностях житья…
Больше всех болтают книги, и притом — наперебой:
Смех, рыданья, споры, крики. Кто — свирелью, кто — трубой.
их крикливом, шумном мире чуть слышна тетрадь моя:
Где уж тут писклявой лире роз, кота и воробья…



Дом в Моншо. Франция, 2009 год


«Вот я вернулась — не пропажа…»

Вот я вернулась — не пропажа.
Нашлась на радость всех собак,
Котов, и лошадей, и даже —
На радость мужа как-никак!
Я тут как прежде. И навечно.
Нервна, измучена, тупа…
Но, всепрощающе сердечна,
Березок тихая толпа
Меня встречает. Как смогу я
Опять мой чемодан замкнуть
И простодушную такую
Немую радость обмануть?
Да будет так. И паки, паки…
Муж, лошадь, кошки и собаки
С благословением берез
И в радости, и в море слез
Ненарушимо, неразлучно,
Пусть это глупо или скучно,
Пока в нас теплятся сердца,
Мы будем вместе. До конца!


«Нам пели птицы — мы не слушали…»

Нам пели птицы — мы не слушали.
К нам рвался ветер — не проник.
Теперь засушенными душами
Мы ищем высохший родник.
Хлопочем, рыщем, спотыкаемся,
А нажить — грузом на плечах!
Шутя грешим, небрежно каемся
И утопаем в мелочах.
Еще манит земля весенняя,
Зовет кукушка за рекой,
Но нам дороже воскресения
Наш озабоченный покой.


«Где-то там, на этом свете…»

Где-то там, на этом свете,
Ты живешь не для меня.
И растут не наши дети
У не нашего огня.
Но неведомая сила
Не развязывает нас.
Я тебя не отпустила —
Ни навеки, ни на час.
Лишь уснешь — тебе приснится
Темный сад и звездный пруд…
И опять мои ресницы
Осенят и уведут.
Ускользнет среди растений
Зашуршавшая ладья —
тишину, где дышат тени,
глубину, где ты и я.


ПЕЧАЛЬНОЕ ВИНО


И тем, кто жив,
И тем, кто умер,
С кем дальней юности причастье,
И боль, и радость, и ненастье
Делить пришлось
ПЕЧАЛЬНОЕ ВИНО.


Памяти Александра Вертинского

Это было давным-давно,
Мы сидели, пили вино.
Не шумели, не пели, нет —
Угасал предвечерний свет.
И такая цвела весна,
Что пьянила и без вина.
Темнота подошла тайком,
Голубея лунным цветком,
И укрыла краем крыла,
А печаль все росла, росла,
Оставляя на много лет
Догорающий тихий след.
И, я знаю, никто из нас
Не забыл тот прощальный час,
Что когда-то сгорел дотла…
Так прекрасна печаль была,
Так звенела в ночной тиши,
Так светилась на дне души.


КОСТЕР

Посвящается Арсению Янковскому,
написано после его смерти.


Трещал и жмурился костер,
И речка ворковала,
И синий сумрак распростер
Над нами покрывало.
И даже полная луна взошла апофеозно,
Конечно, было не до сна,
А к ужину — и поздно.
Да, будут ждать, смотреть на дверь —
Твой брат, моя подруга,
Но нам не вырваться теперь
Из колдовского круга.
Ночная птица неспроста
лесу заголосила:
Бывают странные места,
Таинственная сила…
Нет, мы не так уж влюблены,
Мы невзначай попались!
Но в эту ночь в лучах луны
Немножко целовались.
Мы просто заплатили дань
Луне и всем красотам!..
Меня в то лето звали «Лань» —
Наверное, за что-то.
Ты, ловкий кавалер, танцор,
Был «Барсом» вечеринок.
Но ты и с барсом этих гор
Вступил бы в поединок!
Костер давно угас… Но след
На дне души ютится.
И след костра, и голос птицы,
И наши девятнадцать лет.


«Я отсюда уйду навсегда…»

Памяти Георгия Гранина



Я отсюда уйду навсегда,
За собой не оставив следа,
Ни в родимой земле… и нигде,
Только всплеск да круги по воде.
Я плясала, писала стихи.
Я грешила, прощала грехи.
Я жалела людей и зверей,
Даже, может быть, стала добрей.
Я бродила весною по лугу,
Обнимала деревья в снегу,
Повидала чужие моря,
И поплакала — зря и не зря.
Но река не направится вспять —
Я, поплакав, смеялась опять.
За моря, за леса, за поля
Я тебе благодарна, земля.
И за радость житейских утех,
За друзей, за пирушки, за смех…
И за ту тишину, ту печаль,
Что зовет в необъятную даль.
Только вот: я о ком-то забыла,
Не прислушалась, мимо прошла,
Осени же, Пресветлая Сила,
Тех, кого я так плохо любила…


НА МОСТУ

На том берегу – хуторок на поляне
И дедушкин тополь пред ним на посту…
Я помню, я вижу сквозь – слезы, в тумане,
Но всё ж я ушла и стою на мосту.
А мост этот шаток, а мост этот зыбок –
От берега деда на берег иной.
Там встретят меня без цветов, без улыбок
И молча ворота захлопнут за мной.
Там дрогнут и хмурятся темные ели,
И, ежась от ветра, мигает звезда…
Там стынут улыбки и стонут метели,
Нет, я не дойду, не дойду никогда!
Я буду стоять, озираясь с тоскою,
На сторону эту, на сторону ту…
Над пастью обрыва с проклятой рекою.
Одна. На мосту.




Материал подготовлен Георгием Сухно. Скерневице. Польша. 10.03.2013 год
 
Форум » ДАНЬ ЭПОХЕ » «ХАРБИН-ШОУ» » ЛАРИССА АНДЕРСЕН (ВОЗВРАЩЕННЫЕ ИМЕНА. ПРОДОЛЖЕНИЕ-3)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright petrleschenco.ucoz.ru © 2024
Сайт создан в системе uCoz