Форум
Форма входа


Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья сайта
Информационный портал шансона

Майя Розова. Официальный сайт

Russian Records

Журнал «Солнечный Ветер»


Наш код баннера
Петр Лещенко. Официальный сайт



Приветствую Вас, Гость · RSS 28.03.2024, 23:57

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Georgo, Olga777  
Форум » ДАНЬ ЭПОХЕ » «ХАРБИН-ШОУ» » ЭХО РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. ЧАСТЬ 3 (ВЛАДИМИР ИВАНОВ-АРДАШЕВ О ДОМЕ СВОЕГО ДЕТСТВА)
ЭХО РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. ЧАСТЬ 3
GeorgoДата: Среда, 03.04.2013, 01:29 | Сообщение # 1
Дирижер
Группа: Администраторы
Сообщений: 388
Статус: Offline
Владимир Иванов-Ардашев
Память детства


Память о детстве, как правило, окрашена в теплые, солнечные тона.
Моя память тоже. Но как бы я ни старался вспоминать только хорошее,
смутное чувство тревоги все же настигает меня,
и эта неуверенность в прошлом делает зыбким и настоящее,
гонит прочь от семейного очага. Да и какой очаг может быть у поэта,
странника, человека с оружием? Разве что походный костерок или
комната в офицерском общежитии, коими судьба щедро одарила моих родичей.
Отец говорил, что такой жребий - от ссыльных, мятежных предков,
высланных некогда с Дона в Забайкалье,
живших там в течение многих поколений и даже разбогатевших,
но затем в одночасье порушенных, высланных - теперь уже в Красноярский край,
но продолжавших служить неласковому отечеству своему верой и правдой.
И служба эта была… цвета хаки, в погонах разных оттенков –
от темных, артиллерийских, до небесной синевы, военных летчиков.



Отец и мама в 1946-м


Вот с этих воспоминаний и начну свой рассказ о Доме моего детства в городе Черновцы, что в Карпатах, где чарующие звуки «молдовеняски» дополнялись страшными рассказами о бандеровцах и венгерских мятежниках, охотившихся за советскими офицерами. Да, такими были мои первые воспоминания, крепко засевшие в памяти.
И еще были какие-то недомолвки и тревога мамы, когда отец, как и положено офицеру, внезапно уезжал на учения, и тогда темень за окном казалась особенно тревожной, и редкие ночные автомобили, притормаживающие у дома, заставляли примолкнуть и еще крепче прижаться к матери…
Были и повторяющиеся, хотя и тихо, с долгими паузами, разговоры родителей о какой-то неведомой чужбине, где затерялись наши дальние родичи, и голос эмигранта Александра Вертинского с заигранной пластинки рвал душу загулявшего отца и его таких же бесшабашных, задиристых друзей-летчиков.

Кстати, о чужбине…

Так уж получилось, что отголоски Русского зарубежья не раз всплывали в моей памяти. Еще в детстве наслушался о заграничных скитаниях неродного дедушки Ивана Афанасьевича, отчима отца, чья фамилия Иванов сменила куда более старинную и благозвучную фамилию Ардашевых. Случилось это в начале тридцатых годов, когда бабушка Феодосия Яковлевна была уже вдовой, и ее с малыми детьми, единственную из репрессированных родственников, не выслали из-под Читы в Красноярский край. Вот тогда-то вернувшийся из заграницы дед Иван и женился на своей бывшей хозяйке, усыновив детишек – Машу и Васю, моего будущего отца.
На чужбину дед Иван попал в Первую мировую войну: вначале в немецкий плен, потаскав тачку вначале на германской земле, а потом и в африканских колониях, а затем еще много лет мотаясь по белу свету.
Позднее я спрашивал у деда: ну, и как там, в Африке? Оказалось, хреново. И хотя колючей проволокой лагеря русских военнопленных не обносили, бежать в саванну, к носорогам и львам, никто не решался. Было это где-то в Намибии, именовавшейся тогда Германской юго-западной Африкой. Была у немцев еще и юго-восточная Африка, нынешний Мозамбик, а также экваториальные Того и Камерун. Там русские пленные тоже кайлили землю, пока германскому кайзеру Вильгельму II не пришел "капут" и африканские колонии немцев не прибрали к рукам другие метрополии. Вот такая у деда была "география".
К счастью, ни социальное происхождение Ардашевых, ни заграничные скитания отчима не отразились на судьбе моего отца: когда подрос, вступил в комсомол, затем, в сороковом году, был зачислен в Улан-Удэнскую летную школу ГВФ, которая с началом войны стала готовить кадры для ВВС, стал военным летчиком, служил на Дальнем Востоке, Севере и в Закарпатье, получил орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», другие награды. Кстати, некоторые наши родственники, высланные в Красноярский край, тоже стали военными, один даже до полковника артиллерии дослужился. Такая, видать, судьба...



Таня и я. Осень 56-го, Черновцы


Ну, а нам с сестрой Татьяной вместе с родителями тоже пришлось помотаться по стране, пожить в гарнизонах, подышать ветерком странствий. Сестра родилась в сорок седьмом на Сахалине в городке Торо (нынешнем Шахтерске), где мальчик-японец, взятый из жалости в няньки, говорил маме: «Мадам, ваша мусумэ-девочка совсем как японские детки…» В смысле также пищит, когда проголодается. А сами японцы, ожидавшие депортации с Сахалина, жили впроголодь. И продукты из офицерского пайка (вплоть до акульего мяса!), которыми мама делилась с тем малолетним помощником, наверное, и сейчас ему памятны...
Я же появился на свет четырьмя годами позже сестры в Анадыре и, как рассказывали родители, везли меня с Чукотки в военно-транспортном самолете «Сикорский». Американском, стало быть. И то, что его изобрел русский авиаконструктор-эмигрант, тоже считаю символичным. Кто-то помнит с детства бабушкин самовар, кому-то запомнились дедушкины рыбацкие снасти, мне же до сих пор памятна летная экипировка отца - меховая куртка, унты и полярная маска, пропахшая табаком. Все это хранилось в семье много лет, даже когда отец демобилизовался.
Была еще Буковина, чудесный край, покрытый отрогами Карпатских гор. Был старинный, уютный и сплошь каменный городок Черновцы. Там, в доме номер шесть по улице Ивана Франко, мощеной булыжником, мы жили в старинном и похожем на крепость «буржуйском» здании с внутренним двориком и длинными верандами над ним, ограждавшими нас, офицерских детишек, от "вредных" гуцульских пацанят, щеголявших по праздникам в национальной одежде и обижавших таких тихонь, как я.
Но, конечно, не эти смешные обиды легким облачком набегают на мои детские воспоминания. Просто городок был почти заграничным, где еще помнили довоенное румынское время и к русским дядькам в погонах относились, мягко говоря, не совсем приветливо, а тут еще тревожные события в соседней Венгрии осенью пятьдесят шестого и массовое сокращение армии, прозванное в народе «хрущевским».


Вот таким был дом моего раннего детства. Дом, который я буду всегда вспоминать с грустью и благодарностью. Ибо там впервые осознал мир. И где мы с родителями были так счастливы…
И дом этот для меня по-своему символичен, ибо его бывший владелец, старенький доктор Раппопорт, смотрел на малышню с грустью. И, наверное, моя кудрявая сестренка Татьяна напоминала ему… собственную дочь, убитую в поезде. И все взрослые в этом офицерском доме относились к старику Раппопорту с сочувствием, грустя и по своим собственным родителям. И хотя фамилии у большинства жильцов были русскими, жены многих летчиков… таковыми не являлись. Тети Розы, Сони, Фаи… К нам, детишкам, они относились хорошо. Вот такой милый и дружный дом. Еврейский дом, скажет кто-то. Почему бы и нет? Ведь в этом светлом и пронизанном солнцем доме я купался в родительской любви. И шагнул из него в жизнь, оказавшуюся не такой уж приветливой. И даже упомянул об этом доме в своей книге «Эхо Русского зарубежья», умолчав разве что о жильцах и своих этнических корнях. Тех самых корнях, над которыми иногда посмеивались мои одноклассники.
Что ж, всему свое время. И свои воспоминания…
Не знаю, была ли еврейская кровь у моих иранских предков, оказавшихся на мятежном Дону еще во времена Разина, или на еврейских девушках они женились уже будучи высланными в Забайкалье, но семейное предание об иранских корнях и родстве с людьми еврейской национальности крепко засело в моей памяти. Да и отец мой, даже в военной форме и коротко остриженный, не очень-то соответствовал фамилии Иванов. И сестра моя, Татьяна, унаследовавшая кудрявые волосы от своих далеких прабабушек, тоже вызывала улыбку своей «самой русской» фамилией.
Кстати, была еще одна родственница, бабушка Сирка, прожившая около ста лет и поведавшая своему любимому Васеньке, моему отцу, об уехавших на чужбину родичах. Отец называл ее «персиянкой», «турчанкой», а вот мама, видевшая эту старушку после войны, называла… «типичной Саррой», к тому же курившей трубку с длинным изогнутым мундштуком, что навевает мысли о курдских евреях, которых в России тоже было немало.
Вот такой семейный интернационал в духе «загадочного Востока». Хотя людям, высланным вначале царем, а затем большевиками, было не до этнических размышлений. И я благодарен своим предкам, роднившимся с русскими даже в суровое лихолетье. И передавшим мне свои гены.



Семья Ивановых, 1963, Хабаровск


А вот фамилия Иванов, хотя и чужая, сыграла для моего отца немалую роль. Будь он по-прежнему Ардашевым, наверное, не дожил бы до свадьбы, ибо принадлежал к тем самым роковым «трем процентам» российских парней, которые остались живы и создали семьи после войны, остальные же ровесники погибли. В сорок втором, говорил отец, их, младших лейтенантов, только что окончивших летную школу, выстроили на плацу и скомандовали: «Всех, у кого фамилия от А до И – на фронт, остальных – в резерв!». Так отец остался в Забайкалье. А парней из первой половины списка он уже никогда не встретил. Может, не все они и погибли, как уцелели и двое наших Ардашевых, Иван и Константин, мальчонками высланными на Енисей вместе с родителями и призванных также в сорок втором году на фронт, в пехоту и артиллерию.
А потери в авиации были особенно велики. И в Приамурье, Монголии, на Южном Сахалине, где в сороковые годы служил отец, тоже пришлось нелегко, но он остался жив. И позднее, уже на Чукотке, чудом уцелел в катастрофе, когда их «сикорский» рухнул в сопках. Потому, наверное, грех сетовать, что «батрацкая» фамилия Иванов сменила старинную, благородную и отнюдь не купеческую (по В.И.Далю) фамилию Ардашев. Такова уж судьба.
А к своему отчиму Ивану Афанасьевичу Иванову, наделившему его такой фамилией, отец относился неплохо, хотя и сдержанно, мол, мужик как мужик, воспитывал нормально. Да и я вспоминаю деда Ивана уважительно, хотя особой теплоты и не чувствую. Мы вообще не очень-то роднились с нашими забайкальскими Ивановыми. А вот к высланным на Енисей Ардашевым, своим родичам, отец всегда упорно стремился. И я поражаюсь его смелости… или безрассудству, когда он, офицер и коммунист, приезжал к ним после войны в Даурский район Красноярского края, место ссылки, был даже на свадьбе одного из двоюродных братьев, женившемся на ссыльной литовке, и, конечно, переписывался с ними.
Об этом я узнал много позже. Как и то, что самым тревожным для нашей семьи был год пятьдесят второй, когда отца, тогда уже старшего лейтенанта, несколько раз вызывали в особый отдел и задавали один и тот же вопрос: имеются ли у него родственники за границей? А родственники… были. Только отец так и не узнал, были ли это потомки семьи, выдавшей замуж за русского парня Василия Михайловича Ардашева свою дочь Феодору Махонину и вскоре уехавших, или отыскался… мой дед Георгий Васильевич, в прошлом боец ГПУ, репрессированный в 1928 году и якобы умерший годом спустя, уже на свободе. Да, весточки с чужбины были, как был и жесткий запрет на архивные поиски, и эту горечь мой отец Василий Георгиевич Ардашев, числившийся по паспорту Василием Ивановичем Ивановым, унес с собой навсегда.
Мне же суждено идти по его стопам, рыться в архивах, помогая чаще другим, чем себе. И я узнал многое, добавившее грусти и горечи. Ибо «познания приумножают скорбь» - сказано еще в Екклезиасте. А с этой библейской мудростью я, наверное, ознакомился раньше других в классе. Благодаря своему деду по матери Михаилу Алексеевичу Ачкасову, собиравшемуся до революции уйти в монастырь, но попавшему… писарем в партизанский отряд. Уже в Гражданскую войну. Было это в Амурской области, в селе Верном, где располагался штаб партизанских отрядов Якова Прохорова. И там, но уже в селе Пушкино Серышевского района, где я с сестрой отдыхал каждое лето, еще мальчиком приобщился к Ветхому Завету с его житейскими историями, где иудейки выходили замуж за персов, а филистимлянки – за иудеев. Почему-то именно это, простое и житейское, а не только героическое запомнилось больше всего…
И дедушка Михаил украдкой показывал мне дореволюционную Библию с прекрасными иллюстрациями, а родители делали вид, что не замечают. И, объясняя библейские притчи, дедушка не единожды повторял, что на земле были и иные народы, что, видимо, подразумевало милость Всевышнего ко всем Его созданиям. И не только евреям. И кем был по национальности дедушка Михаил, я не задумывался. Конечно, русским. Хотя… по прошествии многих лет и помня о нежелании деда говорить о своей родословной, а также вспоминая о медно-красной бороде его брата Алексея, я думаю, что и мой дед по материнской линии тоже был… не совсем русским.
Вот к таким этническим открытиям приводит раннее приобщение к Ветхому Завету. И воспоминания о доме детства, где я был счастлив и откуда ушел в суровый мир. И брожу до сих пор в поисках забытых этносов и своих собственных корней…


© Владимир Иванов-Ардашев, Хабаровск, Россия
 
Форум » ДАНЬ ЭПОХЕ » «ХАРБИН-ШОУ» » ЭХО РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. ЧАСТЬ 3 (ВЛАДИМИР ИВАНОВ-АРДАШЕВ О ДОМЕ СВОЕГО ДЕТСТВА)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright petrleschenco.ucoz.ru © 2024
Сайт создан в системе uCoz