Авторы-составители Елена и Валерий Уколовы

М.: Изд-во МАИ, 2000. - 208 с.

               ↓Елена и Валерий Уколовы                         ↓"Счастливый неудачник", романсы и судьба Бориса Фомина. 1 и 2-е издание 

Правда, фоминское творчество не могли обойти вниманием исследователи песен Великой Отечественной войны, такие, как Ю.Е. Бирюков. Он, кстати, и дал нам телефон родных Фомина. Однако признать заслуги Фомина даже в создании военных песен никто не решался. Все лавры давно были поделены, и имя Фомина не входило в затрамбованную официальную обойму. Поэтому ни одна из его 150 песен, сочиненных в годы Великой Отечественной войны, не вошла ни в Антологию советской песни, ни в другие подобные издания.

По первым же беседам с Галиной Александровной мы почувствовали, что родные почти свыклись с мыслью, что Борис Иванович - даровитый неудачник, дилетант, не добившийся признания и по своей собственной беспечности, и по неискоренимой приверженности легкому жанру. Видимо, поэтому так мало сохранилось личных вещей Фомина, поэтому выкинули гитару, подаренную ему Кручининым. Но и тайная, горькая догадка, что Фомин - это несчастная жертва тоталитарного режима, тоже таилась в их душе. И когда мы поддержали именно эту версию, возникло необходимое доверие, благодаря которому образ композитора стал воскресать в памяти все более живым и человечным…

По прессе, по афишам, программам мы стали сами искать тех современников, с которыми Фомин не мог не общаться. Ведь его знал практически весь эстрадный, театральный, цирковой, музыкальный и поэтический мир 1920-1940-х годов.

Охотнее всего воспоминаниями делились простые люди, поклонники, певцы и танцоры, с которыми Фомин работал. Они были счастливы, что наконец-то Фоминым заинтересовались. Их восторженные отклики, разумеется, вошли в нашу книгу.

Другие современники ставили условия. Они расскажут о Фомине, но только с экрана телевизора. Поэтому воспоминаний В. Коралли, Е. Симонова и М. Мироновой вы не встретите здесь. Впрочем, Мария Владимировна сказала одну очень важную фразу: "Фомин был в сто раз скромнее современных композиторов, а играл и пел намного лучше и песни писал замечательные. Добрейший человек. Все его любили".

Третьи по привычке открещивались от самого факта знакомства с Фоминым. Как правило, это были признанные артисты, люди высокого официального положения - Р. Плятт, Рина Зеленая, на стихи которой Фомин сочинял романсы, А. Мессерер, украшавший его авторские концерты, кукольник С. Образцов, композитор М. Фрадкин. В ответ мы обычно слышали: "А, это тот, упадочный, кабацкий композитор? Нет, мы с ним не были знакомы". Наученные такого рода опытом, мы, обращаясь к Блантеру, предупредительно добавили: "Нам известно, что Вы были хорошо знакомы с Фоминым". Но на сей раз ответ нас ждал еще более странный: "А кто вам разрешил этой темой заниматься?.. Где вы работаете?" Занимались Фоминым мы по личной инициативе и никак не ожидали такого внезапного раздражения. Разумеется, после этого расспрашивать великого песенника нам уже не хотелось. А ведь в 1925 году он сам посвятил Фомину свою "Ризиту"!

Становилось понятно, что Фомин временами мешал своим современникам и талантом, и человеческим обаянием, способностью невольно приковывать к себе внимание всех окружающих. Поэтому современники, претендовавшие на полный успех в обществе и у публики, старались с Фоминым не встречаться на одной эстраде, в одной программе. Никогда не приглашал Фомина участвовать в своих концертах даже Леонид Утесов, хотя он пел его песни, ценил его как композитора и любил как человека.

Вникая в тонкости взаимоотношений внутри артистического мира, мы тем больше оценили благожелательные высказывания мэтров этого мира. Например, нам отрадно было услышать от Иосифа Прута, что Фомин среди эстрадников производил впечатление безусловно самого талантливого музыканта и композитора, осененного искрой Божьей, к тому же порядочного человека. Мысль о том, что Фомин был одним из порядочнейших людей в эстрадном мире, подтвердила сестра известного композитора В. Кочетова.

К сожалению, не все добрые знакомые Фомина обладали даром рассказчика. Сколько мы ни звонили Татьяне Ивановне Пельтцер, она твердила одно: "Мы все были влюблены в Фомина. Он у нас часто бывал, играл и пел целые вечера, он дружил с моим братом. Но у меня нет слов, чтобы передать, какой он был чудесный человек."

А когда мы обратились к И.С. Козловскому, он на мгновение задумался и сказал: "Да, это грустная история. Я вам когда-нибудь расскажу. Звоните". Названивать пришлось многие годы, но время для Фомина великий тенор так и не выкроил. И только при разговоре о А.М. Давыдове Иван Семенович обмолвился: "Как же меня преследовали за то, что я пел романсы Фомина, как меня позорили, учили! Был такой критик, писавший под псевдонимом Садко"…

…Мы явственно представили себе, как сотни деятелей культуры очищали свою память, свои мемуары, свои архивы от какой-либо связи с сомнительным именем Бориса Фомина. А если не они сами, то это делали за них редакторы, работники архивов. Иначе говоря, так подчищалась история на ее всех уровнях. Напыщенная бездарность явно перевешивает несанкционированный талант! Как жаль, что история культуры складывается людьми, да и машиной времени тоже управляют люди.

На примере Фомина мы наглядно изучали потаенные механизмы нашего официального искусства, силу и террор организованного мнения в отношении и к живым, и к мертвым. Благодаря такой художественной политике не так уж трудно было возносить на Олимп середнячков и топить самых талантливых…

…Конечно, Фомин не единственная жертва того культурного режима, который по времени совпал с лучшими годами его творческой жизни. Но разве это может как-то утешить? Неужели Россия так богата талантами, что время от времени надо устраивать им безжалостную прополку? Или любая монополия в искусстве не может не привести к подавлению и истреблению несогласных и неудобных? А тут еще Фомину довелось быть главным представителем того музыкального жанра, в борьбе с которым сходились идеологи режима и хранители традиций серьезной музыки, политические вожди и творцы новой, "пролетарской" музыки. И каким же маленьким он казался тогда на фоне этих помпезных фигур, восседавших в бесчисленных кабинетах и за столами президиумов, смотревших с официальных портретов и со страниц газет, вещавших с митинговых трибун и ученых кафедр.

Даже теперь, когда эти фигуры уже превратились в тени и призраки, их мнения и оценки все еще цепляют наше сегодняшнее сознание. Несмотря на то что романсы Фомина звучат во всем мире, имя его все еще вызывает подозрение, память о нем обречена на жалкое прозябание. Да ведь это и удобно - транжирить духовные богатства человека, не вспоминая о нем самом, не делая ничего для воскрешения его памяти. Со всей своей порядочностью и благородством, с полной самоотдачей и бескорыстным патриотизмом, Фомин и сейчас, видимо, столь же неуместен, как в свои времена, хотя и по другим причинам. Коммерция и острые локти, попса и реклама диктуют свои законы и вкусы на современном рынке.

КАКОЙ-ТО ФОМИН…
Валерий и Елена Уколовы

Есть люди, которых вроде бы все знают, но при этом не знают о них ничего. Это авторы знаменитых старинных романсов. Какой-то Чуевский сочинил  "Гори, гори, моя звезда!".  Какой-то (или какая-то) Абаза "Утро туманное"...
И все же Борис Фомин выделяется среди всех этих сочинителей - и судьбой, и талантом. "Как? Разве он не умер еще в XVIII веке?" - приходилось слышать довольно часто. Нет, он умер гораздо позднее. Но на пластинку "Романсы пушкинской поры" один романс Фомина все-таки "втерся".

Борис Иванович Фомин родился в 1900 году, и все его творчество связано с Москвой. Сюда, на Чистые пруды, он переехал в 1918 году из Петрограда, здесь через 30 лет и умер. Музыкальные способности Фомина проявились рано. В 4-5 лет он, едва выглядывая из-за аккордеона, играл так, что всем хотелось слушать. Для его отца это была почти трагедия. Уважаемый военный чиновник, человек государственного ума, он мечтал увидеть единственного сына офицером, инженером, ученым. Но музыкантом? Музыкантов в их семейном клане, состоявшем в прямом родстве с М. Ломоносовым, еще не видали. Правда, среди предков его жены, крестницы Александра II, музыканты, кажется, были.

Но у Ивана Яковлевича хватило мужества смириться с явным музыкальным талантом сына. Тем более что родился он под Благовещение, а в России в этот день принято даже птиц выпускать на волю... Отдали Бориса не в гимназию, в реальное училище. А параллельно он брал уроки музыки у лучших педагогов. Самый лучший из них - А.Н. Есипова, великая русская пианистка, профессор консерватории. Годы занятий с ней - основа музыкального образования Фомина. Никто не сомневался, что быть ему пианистом. Или все же композитором? Он ведь так блестяще и так заразительно импровизировал.

Всматриваемся в старые фотографии: в форме "реалиста" он такой же шустрый балбес, как и другие его товарищи. А вот в костюме артиста - необычайно изящен, аристократичен. Восходящая звезда, да и только! Но кто знал, как повернется история. Почти одновременно умерла Анна Есипова и началась Первая Мировая война. А Фомину всего 14 лет. Будущая карьера померкла в тумане. Даже отцу-генералу многое было не ясно. После революции бежать из России он не захотел. Достойное место в новом госаппарате предложил ему Ленин. В Москву семья Фомина переселялась вместе с правительством.

Борису быстро удалось приобщиться к московской артистической жизни. Нашлось место музыканта в "Летучей мыши". Но в январе 1919-го он уйдет добровольцем на фронт и вернется только через два с половиной года. Сначала его как "реалиста" направят на срочный ремонт и восстановление фронтовых железных дорог. Потом заметят, что гораздо лучше использовать Фомина как фронтового артиста: он и пианист, и танцор, и рассказчик, и конферансье, и даже певец. Очень скоро он соберет свои номера в веселую оперетту и поставит ее прямо здесь, на фронте, на платформе вагона...

Вернувшись в Москву, он еще раз попробует свои силы в оперетте "Карьера Пирпойнта Блэка". С шумным успехом пройдет она и в Москве, и в Петербурге, но особой славы не принесет. "Музыка, чуть получше, чем у Кальмана или Легара", - высокомерно напишет газетный рецензент. Тогда казалось, что уж хуже Кальмана написать просто невозможно. А хуже оперетты и жанра-то нет! Фомин будет пробовать себя и в балете, в том числе детском, побывает тапером в кинотеатре и даже "цыганом" в одном из московских хоров. Но свое наивысшее призвание найдет в старинном романсе.

Еще на фронте он заметил, что в самые трудные минуты хочется даже и не юмора, а именно лирики - сладких воспоминаний, горячих любовных слов, радужных надежд. Не знаем, сочинял ли Фомин там, в окопах и теплушках, но в Москве он сразу заявил себя мастером романса. Один из первых - тот, что впоследствии обошел весь мир и исполняется до сих пор - "Только раз бывает в жизни встреча". Его он сочинил в пору своего жениховства и посвятил будущей теще, в прошлом цыганской певице Марии Федоровне Масальской. Ничуть не менее знаменит другой его романс - "Дорогой длинною". А были еще и "Эй, друг-гитара", "Твои глаза зеленые" и многие другие. Среди его романсов, кажется, не было неудачных. Не потому ли их сразу запели и наши эстрадные звезды 20-х годов, и наши эмигранты.
Более популярных романсов, чем фоминские, в то время не было. Да и сейчас исполнители, поклонники романса не могут без них обойтись. Как же случилось, что на его долю выпало забвение? И уже никого не удивляют дежурные реплики после какого-нибудь из его шлягеров: "Какая вещь! И кто же это сочинил?"
Первую порцию забвения Фомин хлебнул в эпоху сталинской культурной революции. Люди, знавшие Фомина, рассказывали нам, что он как-то заметно сник в 30-е годы, стал меньше сочинять, печататься. А иногда и вовсе куда-то исчезал.

Без большого шума романс, как жанр, был фактически запрещен на Всероссийской музыкальной конференции 1929 года. Закрылись издательства, печатавшие Фомина, оказались без работы многие исполнители. Остальные получали свои репертуарные списки и программы концертов с грозными красными пометками: "Сколько можно! Халтура! Пошлятина!" и даже - "Контрреволюционный хлам!" Жаловаться было некому, да и небезопасно.

От строгости начальства спасала провинция. Чем дальше от Москвы, тем легче нарушались репертуарные запреты. В Тбилиси или во Владивостоке можно было петь что угодно. Хотя сигналы об этих нарушениях, конечно, накапливались где-то наверху. И накопились.

В 37-м году Фомин исчез надолго. Около года он пробыл в бутырской камере. Обвинения были одно нелепее другого, но приходилось с ними соглашаться. Пока во всем разбирались, грянули очередные перемены. Посадили тех, кто сажал других, а Фомина выпустили. Говорят, что Сталину нравилась фоминская песня "Саша" в исполнении Изабеллы Юрьевой. Но вряд ли это имело отношение к его освобождению. Фомин сочинял романсы и в эти страшные годы - "Изумруд", "Оглянись", "Не говори мне этих слов небрежных". Но они так и остались в рукописях, а многие бесследно исчезли. Так уж вышло, что они были никому не нужны, как и их автор.

Фомин понадобился, когда пришла война. Скоро в Москве не осталось театров, а заодно уехали и те, кто запрещал романс и преследовал его авторов. Фомин же не просто остался в Москве. В годы войны он сочинил 150 фронтовых песен, создал вместе с друзьями фронтовой театр "Ястребок" при клубе МВД - на многие месяцы это был единственный театр в Москве, к тому же выпускавший концертные программы и спектакли, созвучные времени. Многие песни Фомина - "Жди меня", "Тихо в избушке", "Письмо с фронта" сразу после премьеры разлетались по России.

Но закончилась война, и на Фомина обрушилась новая волна забвения. Выпячивать его заслуги в дни войны никому из коллег, вернувшихся из эвакуации, не хотелось. Его вспомнили лишь тогда, когда началась кампания против "безыдейных пошляков" Зощенко и Ахматовой. В этот же ряд музыкальная критика воткнула и Фомина.

В 1948 году Фомина не стало. Здоровье после пережитого сильно пошатнулось, а денег на лекарство не было. Необходимый ему пенициллин был доступен только номенклатуре...

© http://petrleschenco.ucoz.ru/load/0-0-0-12-13