Но ведь это Одесса! Одесса всегда была и до сих пор является особым городом – что в дореволюционной России, что во времена разгула анархии и гражданской войны, что во времена НЭПа, что в период брежневского «застоя» или горбачевской «перестройки», что в период незалежности Украины-неньки. Есть в её истории, к сожалению, и страница, когда она была столицей злополучной румынской провинции «Транснистрия», ставшей одним из символов Холокоста, таким же, как Освенцим или Бухенвальд.
В ином ракурсе, по рассказам моих родителей и разговорам односельчан, к
которым мы, 7-10-летние пацаны, жадно прислушивались, выглядит жизнь во
время оккупации в сельской местности. По сравнению с жизнью в
оккупированном городе – огромная разница. Сначала – «позитив». Жители Розальевки были приятно удивлены, а старики и старушки (чего уж греха таить) – даже обрадованы,
что румыны сразу же восстановили работу церкви, закрытую за год до
войны: отремонтировали здание, восстановили кресты и колокола, начались
богослужения и проведение религиозных обрядов (крещение новорожденных,
венчание, отпевание умерших); легализированы религиозные праздники.
Священник, правда, был приехавший румын, вполне сносно говоривший
по-украински. Имя его, к сожалению, сейчас уже никто из односельчан не
помнит. К слову, именно этот батюшка крестил меня в Розальевке, на 40-й
день от рождения и за 3,5 недели до изгнания оккупантов из нашего края.
Сколько себя помню, крестик не носил, потому что в советское время
крестик у ребенка – это и из школы выгонят, и родителей накажут…
И уж коль скоро упомянул о школе – во время оккупации она не функционировала. Подростки, как и всё взрослое население в селе, включая вернувшихся домой от безысходности солдат (а таких, кроме моего отца, в Розальевке оказалось не менее 40 человек) вынуждены были от восхода до захода солнца принудительно трудиться на тяжелых с.х. работах. Платили оккупационные власти за трудодни сущие пустяки – в месяц выходило не больше 10-12 марок. Что за них можно приобрести? Практически ничего! Тем более, что на селе никаких продуктовых карточек и в помине не было. Поэтому сельчане жили в темноте и полуголоде. О состоянии на фронтах, и живы ли ушедшие на войну их близкие, люди ничего не знали. Топили печки соломой, кочанами да перейдами кукурузы (это остатки сухих стеблей, после того, как их обглодает домашняя скотина), выкопанными по весне прошлогодними корешками подсолнухов. У кого были деревянные заборы вокруг огородов – использовали на дрова. Спали не раздеваясь, не моясь, стекла на окнах к утру замерзали толстыми узорами – зима 1941/42 гг была очень морозной даже на юге Украины.
 Зима 1942/43 гг. Деревня на юге Украины во время оккупации – крайняя нищета.
Гибель родственников на фронте или смерть людей в самой деревне стала чем-то привычным и обыденным, особых эмоций не вызывала. У всех одно горе, у всех такая же беда… Спасали сельчан собственные огороды, на которых выращивали картошку, кукурузу, свеклу и другие овощи, некоторые сеяли рожь. В хозяйстве содержали скот (разумеется, если было чем прокормить скотину зимой) и кур. Коров в селе в военное время было очень мало, преобладали овцы и козы. Каждый двор, имеющий соответствующую живность, должен был платить большие налоги: за год 500 л молока с коровы, 100 кг мяса (если в домашнем хозяйстве были свиньи), 500 шт. яиц (в расчете с 10 кур). Если человек не вырабатывал на принудительных работах минимум трудодней, нужно было платить двойной налог. Кто не платил налоги – забирали скот, куры, а строптивого хозяина могли отправить на работу в Германию или даже в концлагерь. В этом грабеже оккупационным властям активно помогали местные прихвостни-полицейские.
В 1942-1943 гг селянам в целом жилось чуточку легче, по крайней мере, по сравнению с первым годом оккупации. Пусть не смущает оборот «в целом»: в каждой семье было индивидуально, в зависимости от того, сколько в ней рабочих рук и едоков, а также личной изворотливости. Крепких хозяев оккупация особо по карману не ударила. За соответствующую мзду в районной оккупационной администрации можно было получить разрешение и перейти на отрубное хозяйство. От налогов «натурой» это не освобождало, но зато не надо было принудительно трудиться на полях «самоликвидированного» довоенного колхоза. Крестьяне «при деньгах» могли позволить себе купить не только рубаху, штаны, фуфайку, сапоги и галоши, но и привезенный румынскими торгашами сельхозинвентарь (лопату, косу, грабли).
У моих родителей подобной «роскоши» не было, оба ходили в постолах, шитых отцом из шкуры теленка. Постолы носили в селе еще лет 5 после войны. Кстати, отцовские послевоенные постолы, словно «фонарик», висят в моей памяти до сих пор. Особенно запомнилось, как он шил их зимними вечерами, сидя у печки. Правда, это было уже чуть позже, в 1948-49 гг.: свои красноармейские башмаки и трофейные «яловые» сапоги отец обувал только «в люди», а дома и на работу в поле ходил в постолах с обмотками до колен (их у него с войны было 2 пары: одна на нем, вторая, в котомке, запасная). Но я чуточку забежал уже в послевоенный период.
Заканчивая же рассказ о самой оккупации, мама так подытожила свою жизнь «под румынами»: сначала было очень тяжело, а когда всё немножко успокоилось (сегодня бы сказали «устаканилось»), стало примерно так, как до войны; но посытнее, чем во время голода в 1932 году. Помогло всё-таки то, что рядом был отец. Особенно тяжело жилось маме сразу после освобождения Розальевки и до возвращения отца с войны летом 1945 года. Да и всем маминым односельчанам в то время приходилось не слаще, чем солдатам на фронте.
Сразу после освобождения нашего района отец был снова призван в армию. Кроме меня, новорожденного, у мамы, что называется, на руках была полуторагодовалая Клава, моя сестричка. Дома из детской одежды ничего не было. Да что там одежды, ткани на подгузники и пеленки не было. Для этих целей мама использовала все занавески, висевшие на окнах, поснимала с подушек все наволочки. А вот свекровь её, то есть моя бабушка Анастасия по отцовской линии, в общем-то, особо не бедствовала: еще с довоенных времен имела в своей половине хаты пару сундуков, закрытых на амбарные замки и забитых отрезами тканей, одеждой и прочим скарбом. Но ничегошеньки не давала маме для младенцев… Отдельные фрагменты в моей памяти в этой связи сохранились где-то с 4-х летнего возраста. Отношения мамы с бабушкой постоянно были очень напряженными, я это чувствовал, хотя лично ко мне бабушка относилась если не с распростертой душой, то вполне по-родственному. И уже позже, когда мне было лет пятнадцать, а бабушка переселилась к своему старшему сыну, дяде Ване, мама рассказала о причине своей неприязни к бабушке. Вот тогда я и узнал о том, как бабушка жмотничала в период войны и ничем не помогала своей невестке с двумя малюсенькими детьми, хотя довоенных запасов различного домашнего скарба имела достаточно.
Теперь о самой освободительной операции советских войск в нашей местности.
Из истории ВОВ: боевые действия по освобождению Правобережной Украины известны как Днепровско-Карпатская стратегическая наступательная операция 24.12.1943—06.05.1944 гг. В ходе этой операции были проведены 11 наступательных операций, в том числе Одесская, проходившая с 26 марта по 14 апреля 1944 года. 28 марта части 3-го Украинского фронта под командованием генерала армии Р.Я. Малиновского освободили Николаев. На очереди была Одесса…
Наступающим советским войскам противостояла группа немецких армий «А»: 6-я армия «мстителей» – командующий Эвальд фон Клейст, и 3-я румынская армия – командующий Фердинанд Шернер. Хроника освобождения такова. 31 марта под ударами советский войск пала Березовка. 3 апреля освобождена Раздельная. 4 апреля 4-й гвардейский танковый корпус ворвался в Кучурган и повернул на Одессу. В это время со стороны Николаева к городу подходили танковые и стрелковые дивизии 5-й ударной и 6-й армии, а с запада наступала 8-я гвардейская армия. Вечером 9 апреля советские войска с севера ворвались в порт и начали штурм города. К 10 часам утра 10 апреля Одесса была освобождена.
 Советские войска вступают в освобожденную Одессу. 12 апреля войска 3-его Украинского фронта освободили Тирасполь и затем с ходу форсировали Днестр и захватили плацдарм на его правом берегу. Примерно в это же время закончилось освобождение всего юго-запада Украины. Непосредственно в нашем селе боевые действия не проходили. Мама рассказывала, что до Розальевки доносилась интенсивная пушечная стрельба в районе ж.д. станции Чубовка (это примерно в 2,5 км) в самом конце марта. Именно 31 марта по хронике ВОВ считается датой освобождения города Котовск, а значит, и моей малой Родины от немецких войск.
Из рассказа мамы: солдаты-освободители были все в полинявших, с белыми пятнами от соли, гимнастерках, со скатками через плечо, в башмаках с обмотками до колен. Лица обветрены; мужчины 30-40 лет – с морщинами глубоких стариков. Но зато все веселые и разговорчивые.
Но война еще продолжалась… Полевой военкомат сразу же, на 2-й
день после освобождения нашей местности, призвал отца, как и всех имевшихся в
селе мужчин, снова в армию, на фронт. Ведь мобилизация мужчин из освобожденных
районов была главным источником пополнения войск. В условиях того времени это пополнение
без всякой дополнительной подготовки уже на 3-5-й день участвовало в боевых
действиях. Отец, да и другие сельчане, рассказывали, что какое-то время они
чувствовали негативное отношение командиров к тем, кто «отсиживался во время
войны в оккупации». На них смотрели, как на штрафников. Кстати, немцы называли
этих людей, «под гребёнку» мобилизованных в советскую армию с освобождаемых
территорий и сразу же бросаемых в бой, «Beutesoldatenen» – трофейными солдатами.
Но уж в чём-чём, а в трусости новое армейское пополнение из
числа «отсиживавшихся» никак не обвинишь. Воевали они храбро и отчаянно. Вот
лишь некоторые примеры по моим родственникам из числа «отсиживавшихся».
Борисовский Иван Кондратьевич (брат отца, мой дядя): повторно
призван в РККА в апреле 1944 г., служил стрелком 7-й стрелковой роты, 956
стрелкового полка 299 стрелковой Харьковской
дивизии, 57-й Армии 3-го Украинского фронта. Награжден медалью «За
отвагу». Из приказа о награждении: в
наступательных боях 29.03.1945 при взятии с. Кишбайом (Венгрия) уничтожил
ручной пулемёт и 3-х солдат противника.
Лаевский Тарас Матвеевич (мой дедушка): повторно
мобилизован на фронт в апреле 1944 г., сержант, санинструктор гужтранспортной
роты 375 стр. Харьковско-Бух. дивизии, в марте 1945 г награжден медалью «За
боевые заслуги».
Лаевский Куприян Матвеевич (брат моего дедушки). Повторно
мобилизован в РККА 04.04.1944 г. Из
наградного листа: Будучи командиром 1-го стрелкового батальона 288-го
гвардейского стрелкового полка 94 гвардейской стрелковой Звенигородской ордена
Суворова дивизии в звании гвардии мл. сержанта, в бою 14.01.1945 г в районе
села Грабув Пилица (Польша) при выбытии из строя командира взвода взял
командование на себя, при этом уничтожил 6 гитлеровцев, за что награжден
орденом «Красная звезда». В звании старшего сержанта в той же должности и той
же воинской части 14.04.1945 г во время прорыва обороны немцев на западном
берегу р. Одер (Германия) лично уничтожил из противотанкового ружья пулеметный
расчет противника в дзоте, затем в рукопашной схватке уничтожил 2-х немецких
солдат, и в этом бою был тяжело ранен. За этот подвиг награжден орденом Славы
III степени. После войны и до выхода на пенсию работал конюхом в
колхозе/совхозе в с. Розальевка.
А вот ещё одна необычная судьба/история. Лаевский Петр
Матвеевич (брат моего дедушки): участник войны с первых её дней, т.е. с
июня 1941 г. Попал в плен 30.06.1942 в Севастополе, пробыл в немецком
концлагере 485 дней (!), и сразу же после освобождения из плена 28.10.1944 г.
продолжил воевать; во время боевых действий в марте 1945 г потерял ногу. После
излечения работал в колхозе весовщиком в с. Розальевка.
Это я назвал только родственников, вернувшихся с войны
живыми. Наших односельчан с войны вернулись около 30 человек. Некоторые из них
– инвалидами: без рук, без ног, слепые, больные…
Вот среди таких фронтовиков мы, рожденные в войну дети,
постоянно вращались. В более-менее сознательном возрасте (8-15 лет) мы
постоянно просили их рассказать что-нибудь интересное про войну. Но они скромно
отмалчивались, дескать, лучше пусть в школе вам об этом рассказывают. А было ли
страшно идти в бой? – допытывались мы. Нет, отвечали они, и продолжали: на
войне было тяжело, порой очень тяжело. Но страха не было. Со страхом в бой
нельзя идти. Боязнь появлялась в редкие дни затишья. И не за свою жизнь, а за
жену и детей, оставшихся дома. Что с ними будет, как они будут жить, если я
погибну?... А мечта у каждого фронтовика была одна: дожить до Победы, поскорее
забыть кошмары войны и пожить еще хоть немножко без разрывов бомб, снарядов,
мин, пулеметных и автоматных очередей.
P.S. Уже
будучи взрослым и начитавшись многочисленных мемуаров советских полководцев об
их подвигах в ВОВ, я много раз возвращался к вопросу: почему же наши
односельчане, удостоенные солдатских медалей и орденов, прошедшие «Крым, рым и
медные трубы», скромно отмалчивались о своем ратном пути? Ответ напрашивается
такой. Они – бойцы-стрелки-пехотинцы, эта
главная ударная сила и «пушечное мясо» на войне – своими
глазами видели всё происходящее, и имели необходимый кругозор, чтобы
дать подлинную оценку действий своих командиров: взвода, роты, батальона, полка
и выше, причем не только с героической стороны. В силу природной мудрости они
щадили наши юные души, предохраняли наши незрелые умы и поэтому дипломатично
отвечали, что лучше пусть в школе нам рассказывают о войне. А сырмяжная правда
в том, что не все отцы-командиры, включая полководцев, были столь умными,
честными, храбрыми и смелыми, как потом представляли себя в мемуарах. Сколько
миллионов рядовых красноармейцев потеряла советская армия в ВОВ из-за трусости,
нерешительности, подлости и тупости полководцев – командующих дивизиями,
армиями, фронтами! Как говорится, из песни слов не выкинешь. Что было, то было.
Теперь продолжу о моем отце, повторно мобилизованном в СА сразу
же после освобождения нашей местности. Служил он рядовым красноармейцем,
пехотинцем в стрелковой дивизии 3-его Украинского фронта. Ровно год отец провел
на фронте.
Из истории ВОВ: Весной 1945 года войска 3-его
Украинского фронта стояли у границ Австрии. Основная задача по освобождению
Австрии и её столицы Вены была возложена именно на этот фронт (в то время им командовал
маршал Федор Толбухин). Наступление с территории Венгрии началось 3 апреля, а 5
апреля уже шли бои на подступах к Вене.
Вена была превращена немцами в мощный узел сопротивления, ее
обороняла 6-я танковая армия СС под командованием генерал-полковника Зепи
Дитриха. Бои шли кровопролитные, с массовыми потерями с обеих сторон. К 10
апреля немецкие войска были зажаты с трех сторон и спустя 3 дня Вена была
освобождена. И сразу же наши войска вышли к южным границам Германии.
Из истории ВОВ:
На территории Австрии и в боях за взятие Вены ежедневные потери советских войск
составили 8556 человек (!). Это в 1,3 раза больше, чем в контрнаступлении под
Сталинградом, в 1,5 раза больше – чем в Восточно-Прусской и в 2,9 раза больше –
чем в Будапештской операциях.
P.S. До конца войны остается один месяц. Советская
армия стоит у границ Германии. Уровень оперативного военного искусства, тактика
ведения боев командных кадров и штабов,
боевое мастерство красноармейцев – на самом высоком уровне. Так почему столь
велики потери с нашей стороны? Ответ
очевиден: Верховное главнокомандование требовало от командующих фронтами как
можно быстрее, любой ценой, опередить союзников – занять как можно больше
территории Германии и первыми овладеть Берлином. Не будь такой спешки – и
многие, очень многие солдатские жизни можно было сохранить.
Именно здесь, под Веной, в апреле 1945 года для отца война и
закончилась. В одном из боев он был тяжело ранен в левое предплечье. Так что
День Победы отец встретил в госпитале и после излечения демобилизован. Дома он
появился уже после знаменитого военного парада в Москве. И пусть он возвратился
без орденов и медалей за воинские заслуги, но самым главным для мамы и всей
нашей семьи было то, что он уцелел в месиве, горниле войны. А ведь он служил
рядовым красноармейцем-пехотинцем.
Вернемся обратно в только что освобожденную Розальевку, т.е.
в апрель 1944 г. Для мамы с двумя малолетними детьми на руках последний год
войны, когда отец снова оказался на фронте, был самым тяжелым, тяжелее даже,
чем во время оккупации. Буквально на следующий день после освобождения
оставшиеся в селе пожилые мужчины (правильнее, старики), не мобилизованные на
фронт, организовали мальчиков-подростков собирать бродячих лошадей, которых
бросили отступающие немцы и румыны. Голодные, истощенные лошади бродили вокруг
села, скубали прошлогоднюю траву и обгладывали до бела ветки кустов и деревьев.
Мужчины ремонтировали и приспосабливали сохранившуюся по домам старую сбрую для
коней, а женщины вязали веревки новой упряжи. Дети на окрестных полях
выкапывали несобранные прошлогодние полусгнившие свеклу и картофель для корма
лошадей. В общем, довоенный колхоз сразу же восстановил свою работу. Дней через
10 поспела почва, начался весенний сев и посадка. На поле вышли все, от
15-16-летних подростков, до стариков.
Работали тяжело.
Недоедали. С тревогой ожидали вести с фронта: кто мужа ждал, кто сына, а кто
брата.
Лошадей не хватало,
поэтому впрягали в плуг коров, а сами тянули бороны.
В поле работали с утра до ночи – старики, женщины,
подростки. Вместе с мамой в поле с восхода до захода солнца работали две её
младшие сестры (мои тёти) Вера и Степанида, а третья, самая младшая из них – 13-летняя
Надя в это время дома присматривала за моей 2-летней сестричкой Клавой и
ухаживала за мной/младенцем (в конце апреля мне было лишь 3 месяца…). 2-3 раза в
день тётя Надя носила меня на руках в поле, чтобы мама покормила грудью.
Земля в наших краях всегда была плодородной, поэтому осенью
1944 г был собран неплохой урожай. И всё выращенное на колхозных полях пошло на нужды фронта. А
колхозники перебивались на овощах, выращенных на собственных огородах. Урожай картофеля на домашних огородах
был скудным, ведь в качестве посадочного материала использовали очистки, либо
маленькую картофелину разрезали на 4-5 посадочных кусочков – главное, лишь бы
были на них ростки. А ведь от плохого семени – не жди хорошего племени. Да и
времени и сил для надлежащего ухода за собственными огородами у колхозников
было очень мало.
Спустя много-много
лет, уже в нынешнем XXI веке, правительство Украины установило маме статус
«Участник трудового фронта Великой отечественной войны», что дало ей скромную
добавку к пенсии и… право покупки на зиму 1 тонны угля по льготной цене. Так
что сейчас, в свои 90 лет, проживая в сельском доме вместе со старшей дочерью
Клавой, зимой мама не мерзнет.
А я с женой Людмилой вот уже многие годы 9 мая, в День
Победы, неизменно приходим к Памятнику освободителям Риги. Возлагаем к его
подножью по букетику цветов, склоняем головы и вспоминаем всех своих близких и
дальних родственников, прошедших через горнило самой страшной в мировой
цивилизации войны.
Список моих прямых, близких и дальних родственников,
участвовавших в ВОВ:
1.
Борисовский Афанасий Кондратьевич (отец): воевал в июне-сентябре 1941 г и с апреля 1944 г по апрель
1945 г. Тяжело ранен в бою за взятие Вены.
2.
Лаевский Тарас Матвеевич (дедушка по маминой линии): повторно мобилизован на фронт в апреле
1944 г., сержант, санинструктор гужтранспортной роты 375 стр. Харьковско-Бух.
дивизии, в марте 1945 г награжден медалью «За боевые заслуги».
3.
Борисовский Иван Кондратьевич (брат отца, мой дядя): повторно призван в РККА в апреле 1944 г.,
служил стрелком 7-й стрелковой роты, 956 стрелкового полка 299 стрелковой
Харьковской дивизии, 57-й Армии 3-го
Украинского фронта. Награжден медалью «За отвагу»: в наступательных боях 29.03.1945
при взятии с. Кишбайом (Венгрия) уничтожил ручной пулемёт и 3-х солдат
противника.
4.
Лаевский Павел Матвеевич (брат моего дедушки): повторно призван в СА в апреле 1944 г., мл.
сержант, связист 230 азсп. Погиб в октябре 1944 г.
5.
Лаевский Куприян Матвеевич (брат моего дедушки). Участник ВОВ с 04.04.1944 г. Из наградного листа: Будучи командиром
1-го стрелкового батальона 288-го гвардейского стрелкового полка 94 гвардейской
стрелковой Звенигородской ордена Суворова дивизии в звании гвардии мл. сержанта
в бою 14.01.1945 г в районе села Грабув Пилица (Польша) при выбытии из строя
командира взвода взял командование на
себя, при этом уничтожил 6 гитлеровцев, за что награжден орденом «Красная
звезда». В звании старшего сержанта в той же должности и той же воинской части
14.04.1945 во время прорыва обороны
немцев на западном берегу р. Одер (Германия) лично уничтожил из
противотанкового ружья пулеметный расчет противника в дзоте, затем в рукопашной
схватке уничтожил 2-х немецких солдат, и в этом бою был тяжело ранен. За
этот подвиг награжден орденом Славы III степени.
6.
Лаевский Петр Матвеевич (брат моего дедушки). Участник войны с июня 1941 г. Попал в плен
30.06.1942 в г. Севастополь, освобожден из плена 28.10.1944 г., продолжил
воевать, во время боевых действий в марте 1945 г тяжело ранен и потерял ногу.
7.
Пасинковский Григорий Пелипович (брат бабушки по материнской линии): погиб на фронте в конце
лета 1941 года (точная дата гибели и место захоронения до сих пор неизвестны).
8.
Пасинковский Андрей Пелипович (брат бабушки по материнской линии): погиб на фронте летом
1941 года (точная дата гибели и место захоронения до сих пор неизвестны).
9. Пасынковский
Константин Андреевич (двоюродный брат
мамы): призван в РККА в июне 1941 г., рядовой, стрелок 69 сп. Погиб
в августе 1941 г.
10. Пасынковский
Иван Андреевич (двоюродный брат мамы):
призван в РККА в апреле 1941 г., рядовой, стрелок 230 азсп. Погиб
29.08.1944 г в Румынии.
11. Стога
Григорий Дмитриевич (муж Лаевской Надежды Матвеевны, маминой тети): призван в РККА в июне 1941 г., погиб в мае
1944 г.
12. Бойко
Николай: муж Лаевской Веры Матвеевны, сестры
дедушки по материнской линии: погиб летом 1941 года (точная дата
гибели и место захоронения до сих пор неизвестны).
13. Бойко
Григорий Николаевич (сын Лаевской Веры Матвеевны, сестры дедушки по материнской линии): призван в РККА в 1939 г., погиб
в августе 1941 г.
14. Коломиец
Леонид Николаевич (муж тети
Борисовской Веры Афанасьевны): призван в РККА в июне 1941 года, погиб в
августе 1942 года.
Автор:
Михаил Борисовский
Воскресенье, 24 марта 2013 г. |
