Форум
Форма входа


Меню сайта

Поиск

Статистика

Друзья сайта
Информационный портал шансона

Майя Розова. Официальный сайт

Russian Records

Журнал «Солнечный Ветер»


Наш код баннера
Петр Лещенко. Официальный сайт



Приветствую Вас, Гость · RSS 28.03.2024, 22:13

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Georgo, Olga777  
Форум » ДАНЬ ЭПОХЕ » «ХАРБИН-ШОУ» » ЛАРИССА АНДЕРСЕН (ВОЗВРАЩЕННЫЕ ИМЕНА. ПРОДОЛЖЕНИЕ 5)
ЛАРИССА АНДЕРСЕН
GeorgoДата: Воскресенье, 10.03.2013, 22:38 | Сообщение # 1
Дирижер
Группа: Администраторы
Сообщений: 388
Статус: Offline
"Моим друзьям, чья молодость прошла в Китае, посвящается", - эти строки стали эпиграфом к воспоминаниям Лариссы Андерсен. Свои стихи, письма, заметки, эссе она собрала в книге "Одна на мосту", чтобы через самое сокровенное, что было в ее жизни, вернуться в Россию.
Она оставила добрую память о харбинском острове изгнания.
Тираж издания не велик, но те, кто не смог приобрести книгу, без особого труда найдут ее электронную версию в Сети и прочитают. Хотя, конечно, читая такую книгу, лучше держать ее в руках, острее ощущаешь связь времен.
Решил я поделиться с форумчанами и гостями сайта своими впечатлениями и разместить на сайте лучшее из опубликованного Лариссой Андерсен. Наверное, литературным критикам сделать это было бы просто, мне же, дилетанту оказалось не под силу. Каждое слово Андерсен, облеченное в поэтические строки или в прозу, отзывалось в душе моей ее радостью, болью, ее раздумьями о жизненных ценностях. Она говорит об отношении к России, о том, что "... родной язык — общение, а чужой — преграда". Я не мог не вспомнить, как Анатолий Железный в своей книге "Петр Лещенко" убеждает читателей, что Петру Лещенко не было присуще чувство любви к родине, что не мог он тосковать по России. Неправда, эмигрантам, особенно творческих профессий, это чувство знакомо. Ларисса Андерсен это подтверждает.
Я выбирал из книги для публикации на сайте что-то, потом менял,
удалял, добавлял и, в конечном итоге, решил сделать подборку, отталкиваясь от количества: из каждой главки понемногу. Уверен, что все написанное этой, удивительного, от Бога таланта, женщиной найдет отклик и в вас. Тем, кто не знал о Лариссе, и тем, кто знал, но подзабыл, эти публикации послужат толчком найти что-то еще о ней и из ее творчества.
Найти и окунуться в светлый и добрый мир ее души. Мне этого очень хочется.
Ваш Георгий Сухно.
Польша, 10.03.2013




ПО СТРАНИЦАМ КНИГИ ЛАРИССЫ АНДЕРСЕН
«ОДНА НА МОСТУ»


НАТАША ИЛЬИНА
Мы умрем, а молодняк поделят
Франция, Америка, Китай…

Арсений Несмелов


Не помню, кто сообщил мне по телефону об этом. Одно врезалось в сознание: Наташа умерла… Наташа! Ведь как-будто совсем недавно она была здесь, у меня, и мы так хорошо беседовали!
Наташа… Подругами мы не были, но знали друг друга со времен нашей харбинской юности… Встречались иногда на вечерах литературного общества «Чураевка», иногда на спортивной площадке, за рекою Сунгари. Случалось, у общих знакомых. Вот так почему-то теперь ясно вспомнилась случайная встреча у заболевшей приятельницы и, по выходе от нее, наш разговор по дороге. «Вот не могу понять этих благополучных людей! Ты заметила, она сказала: “Пора бы тебе переменить сумочку…” Вот так пойти в магазин и купить… Она не может понять, что не для всех это так легко!» — возмущенно сказала Наташа. Помнится, я была немного удивлена, что это Наташу так уязвило. Ну, подружка шутила по-свойски, без предосторожностей… Ведь мой старый выцветший берет уже давно получил название «древнего фригийского колпака», а я безмятежно продолжаю его носить, хотя у меня есть другая, более презентабельная шапочка. А может быть, потому и безмятежно, что знаю захочу — и надену другую.


Наталья Ильина

А Наташа не может купить сумочку, и другой у нее нет… Значит, это не кокетство, а самолюбие…
Вспоминается и другой, тоже харбинский, уже более существенный разговор. Он был как бы предвестником перемены нашей жизни. Это было после моего первого посещения Шанхая, где я провела зиму, работая кем-то вроде секретарши в журнале «Прожектор». Наташа зашла ко мне, чтобы проведать о шанхайских возможностях. Вопрос об этом был тогда наболевшим, так как жизнь в Харбине уже не предвещала ничего хорошего. Моя работа в Шанхае тоже приносила гроши и ограничивалась «Женской страничкой» в журнале, куда я помещала косметические советы, переводы из английского журнала (со словарем в руках) различных рецептов, о которых сама не имела никакого понятия (надеюсь, никто из читательниц «Прожектора» не облысел, следуя этим советам: каюсь, иногда, не найдя в словаре нужного слова, я писала рецепт по наитию. Да еще дважды публиковались в журнале мои рассказики. Но все же я во время работы в «Прожекторе» встречала новых людей, пишущих и вообще «богему» — обо всем этом и шел у нас оживленный разговор.
Следующие встречи с Наташей, которые помню, случались уже в Шанхае, где я окончательно застряла из-за войны. Мы встречались так же случайно: на улице или у знакомых. Наташа выглядела хорошо и, помнится, я обратила внимание на то, как ладно сидели на ее стройной фигуре с длинными ногами скромные, но элегантные платья. А в лице ее было, пожалуй, нечто экзотическое — все это вместе создало Наташе прозвище Жозефина Беккер.
Если говорить о литературной деятельности Н. Ильиной — она преуспевала. Ее оценили. Наташины фельетоны, остроумные и колючие, где часто высмеивались пустоголовые и кокетливые «Лели», печатались и читались с успехом. Да и в разговоре с Наташей, это всегда замечалось, был некий блеск. И она знала об этом.
И все-таки, несмотря на все это или даже благодаря всему этому, я тогда подумала, что Наташа – даже очень «женщина». И почему бы – нет?! Мы не были подругами, но и антагонистами не были. Даже несмотря на маленький инцидент как-то Наташа и меня насмешливо «прохватила» в одном из фельетонов, где я тоже вроде как некая «Леля», только с фантазиями. Я не обиделась (ну, разве что немного). Вскоре все забылось.
Зато я хорошо помню, как в один прекрасный день мы с Наташей разговорились по-настоящему. И как она воскликнула: «Но как хорошо ты все понимаешь! Как с тобой легко говорить». Приятно было слышать от такой блестящей и всегда настроенной саркастически собеседницы, но и немного смешно: она так удивилась, будто ожидала, что танцы вытрясли из меня всякую способность понимать что-либо…
После того как прогорел «Прожектор», мне пришлось долго и мучительно искать работу. Тогда я вспомнила мое всегдашнее влечение к танцам (а также некоторую еще харбинскую подготовку). И как-то мне случайно выпал шанс заменить заболевшую танцовщицу в оперетте. Вскоре я постепенно утвердилась в этом деле, дававшем мне возможность жить уже не впроголодь и даже зарабатывать вполне хорошо. Стихи же я по-прежнему писала и очень ретиво посещала наш литературный кружок, переселившийся в Шанхай. Эти встречи были для меня самым отрадным отдыхом.
Но война продолжалась, жизнь становилась труднее, спектакли реже, а главный источник заработка — клубы и кабаре, — наполнились японцами, которые требовали, чтобы танцовщицы после исполнения своего номера усаживались за их столики, что никогда раньше не входило в условия работы, так что пришлось, из предосторожности, ограничивать выбор места работы. Да и настроение было не слишком танцевальное. Среди моих знакомых не было никого, кто бы не переживал за исход войны, и вечера проходили у радиоприемников, слушали новости. Помнится, я как-то зашла к Наташе. На стене ее комнаты висел портрет Сталина.
«Ого!» — удивилась я.
«Да, вот я… в него верю!» — ответила на мое восклицание Наташа.
Да, понять ее было нетрудно, так хочется верить человеку, который защищает страдающий теперь родной народ! Да, мы все: и мои друзья, и я, с затаенным дыханием передвигая ниточку по карте при свете фитилька в затемненной комнате, разве не желали ему успеха? Так желали, что уже сомневались в слухах о жестокостях Сталина… И думалось, что вот кончится война, и все русские: и там, и мы, эмигранты, будем один народ, и все простят все друг другу…
И вся молодежь — дети тех, кто так пострадал от революции, рвалась быть там, — теперь помогать защищать родину.
Я понимала все это. Хотя портрета Сталина у меня не было (вместо него висел портрет Гарри Купера, киноактера). Такая уж я «Леля». Понятно, когда кончилась война и была объявлена возможность репатриации, почти все мои друзья и знакомые кинулись в советское консульство. И конечно, Наташа, с ее сильным и целеустремленным характером, знала, чего хотела. Хотела писать на родном русском языке, в своей стране и для своих читателей.



Того же хотели и мои друзья в литературном кружке. Не поехали на родину только те, у кого были сложные семейные обстоятельства. А мне нужно было найти моего отца, от которого я не имела известий долгое время и даже не знала — жив ли он. Когда после бурных военных событий весной 1949 года в Китае воцарилось новое правительство, мне удалось с помощью Красного Креста отыскать его в Харбине и выписать в Шанхай. Но покоя хватило ненадолго: все разъезжались, перспектив на работу было мало. Проситься вдвоем ехать в Советский Союз? Что он там будет делать в его возрасте? А я? Смогу ли прокормить нас обоих своими вовсе не идеологическими стишками? Танцы? Галиной Улановой я уже не стану, а танцевать в каком-нибудь кабачке… Попробовать? Так оттуда же не вернешься…
Когда я спросила моих знакомых танцовщиц, собравшихся ехать в репатриацию, не боятся ли они, что, если им захочется поехать куда-нибудь и вдруг откажут… Они дружно ответили: «А мы не захотим!» Вот с какой решимостью они ехали. У меня такой решимости не было. Именно из-за того, что вдруг запрут…


Друзья звали меня в Канаду. Канадский консул устроил нам с отцом разрешение на въезд да еще прибавил хвалебное письмо о моих танцах, адресовав его в какое-то театральное общество. И бесплатный проезд для отца ввиду его возраста. Я же должна была ехать за свой счет немного позднее, чтобы было дешевле (и интересней, я ликовала!), пароходом через Италию и т.д. И вот отец улетел, а меня не пустили китайские власти. Пока я добивалась этого разрешения, виза была просрочена. Другие знакомые, даже не знакомые, но кто-то знавший меня, послали мне вызов в Бразилию. Но в это время я заболела легкими, простудившись во время танца под вентилятором, и не могла предоставить нужного аттестата здоровья…




Это ожиданье длилось несколько лет. Хорошо, что были знакомые, которые помогали моему отцу в Канаде, в то время как я помогала их родственникам в Шанхае. И он мог скромно жить, так как посылать деньги из Шанхая было невозможно. Но судьба, видно, решила вмешаться в этот омут ожиданий, надежд и разочарований. В один из вечеров я должна была показывать два своих танца во Французском клубе; вальс и цыганский, после чего была приглашена на общий ужин. За столом моим соседом оказался новоприбывший француз, служащий французского пароходного общества. К счастью, он говорил по-английски, так как по-французски я ничего не понимала. Впрочем, какой бы ни был язык, после нескольких встреч — в обществе и наедине — я поняла, что мой путь лежит не в Советский Союз, не в Канаду и не в Бразилию, а во Францию. И, пройдя некоторые затруднения (для него и для меня), китайские власти очень неохотно отпустили меня к моему мужу. Правда, для этого ему пришлось пробыть в Шанхае дольше назначенного срока.
Судьба или случай, но мне вспомнилось, как задолго до этого знакомства, еще в период «мотаний» — куда ехать — мы с приятельницей, для забавы, пошли к гадалке, которая сказала, что я выйду замуж за человека, связанного с морем, так как она видит пароходы, пароходы… Помню, мы тогда посмеялись, решив, что гадалка, зная, как переполнены были в то время бары матросами, выбрала предсказание, чтобы не промахнуться. Да ведь было и немало романов, начинавшихся в баре и завершавшихся под венцом… моем случае то ли добрый гений, то ли злой — помог мне забыть «моего» Гарри для моей новой жизни, в которой и правда было много парохода… До сих пор снится, что я в каюте или на палубе…
Когда мы отплывали из Шанхая, за пароходом долго следовала моторная лодка с двумя моими подругами. Они что-то кричали и махали вслед платочками… Одна из оставшихся русских и другая — китаянка, которая столько лет преданно делила со мной все мои радости и печали. И, как оказалось, я так любила их всех: и мою китаянку-аму, и учителя китайских танцев, и Си-Фу — мальчишку-садовника, который чаще приносил мне в подарок краденные где-то цветы, чем выращивал их у меня в саду.
Но пестрый водоворот новых впечатлений уже затягивает в свое «сегодня». Развлечения на пароходе, развлечения на остановках… Гонконг, Манила, Сингапур. Коломбо, Каир, Порт-Саид, Португалия. Уже перепуталось в памяти, что после чего. Наконец Франция, Марсель. Моя новая жизнь… Знакомство с семьей моего мужа, которая жила в старинном доме в маленьком городке Иссанжо, окруженном горами, лугами и великолепными дремучими лесами. Я сразу влюбилась в это местечко и в эту природу, напомнившую мне детство, Россию, а отцу (я выписала его из Канады, и он был со мной до самой смерти) — его родное Полесье… Но даже… во всех этих странах — Индия, Африка, Вьетнам, Таити, — где мы жили десять лет по-королевски, да еще возвращались каждые два-три года во Францию в полугодовой отпуск, — почти всегда не хватало «своей» атмосферы, «своих» людей.
Я совсем не националистка, не считаю, что русские обязательно «лучше всех». Да и бывают русские — «не свои», но сколько раз, сидя разряженной «светской дамой» на каком-нибудь приеме или ужине и рассеянно улыбаясь, когда начиналась «тонкая игра слов», которой я не понимала, я мечтала о русском застолье в какой-нибудь уютной русской кухоньке, где я могла бы посмеяться со своими друзьями. Конечно, родной язык — общение, а чужой — преграда. Но только ли язык? Есть еще что-то неуловимое, что делает людей «своими», даже чужестранцев. Общие интересы? Скорее некая общая «закваска». Боюсь, что и мой отец скучал еще больше, чем я, сидя в Индии среди гостей, которых следовало пригласить и о которых потом даже не вспомнишь. Нужен ему этот лакей в белой чалме и белых перчатках, разносивший блюда? Насколько счастливее был бы он, если бы мог беседовать с русскими друзьями и пойти в русскую церковь.
Нет, я не могу жаловаться: теперь, когда я осталась одна, вижу сколько добрых и внимательных людей есть среди французов… Но настоящая радость для меня — это когда приезжают в мою «берложку» мои русские друзья. Тогда я словно возвращаюсь домой, к себе самой.
Вот и встречи с Наташей. Сначала несколько коротких свиданий в Париже, где она навещала сестру и племянницу. Потом Наташин приезд ко мне в Иссанжо, в маленькое местечко в верховьях Луары.
Здесь мы разговорились о том, как переменилась наша жизнь и кто сожалеет об этом, кто — нет.
Для меня это довольно сложный вопрос, так как он зависит не только от обстоятельств, но и от характера. Есть люди, которые сожалеют всю жизнь: «надо было не так, а эдак». И другие, — которые не сожалеют, понимая, что, если бы даже можно было вернуть прошлое и себя в нем, — они ничего бы не изменили.
Наташа не жалела. Она знала, чего хотела, и главная ее цель была достигнута. Она много потрудилась, ее книги издавались и читались. Книги на русском языке и для русского читателя. И к счастью, житейская обстановка не препятствовала этому. Встречи с другими писателями, атмосфера… Она была знакома с Анной Ахматовой!
Поскольку зашел разговор о книгах, а первая книга Наташи — «Возвращение», изданная в Советском Союзе, мне не понравилась и все еще «стояла между нами», я сказала ей об этом.
– Ну как можно было, прожив столько лет среди эмигрантов, заполнить всю книгу описанием одних отрицательных типов… и не показать ни одного стоящего уважения или хотя бы сочувствия человека? — заметила я. — А ведь там было немало талантливых и порядочных людей, не имеющих возможности вернуться на родину.
— Я сама не люблю эту книгу, сожалею о ней, — сказала Наташа.
Я рада, что тот непростой разговор состоялся. Мы хорошо поняли друг друга, и книга больше не «стояла между нами».
Да и писалась она, вероятно, под влиянием еще новых встреч и впечатлений… Даже много позже, идя по улице в Париже и услышав разговор по-русски двух не по-французски одетых людей, я невольно улыбнулась. Заметив это, они сразу замолчали. Я замедлила шаг и услышала вдогонку: «…это одна из недорезанных…»
«И это люди моей родины? — горько подумала я тогда. — Нет, час всепрощения, видимо, еще не настал…»
Но вернемся к Наташе. Как хорошо мы поговорили! И я была рада, что она сказала мне, как когда-то: «Как мне легко с тобой говорить. Ты понимаешь меня с полуслова. Мы с тобой на одной волне…». Я повозила Наташу по здешним окрестностям. Она удивлялась, что во Франции есть еще такие дикие места. Для пущего эффекта лесная косуля перебежала нам дорогу под самым носом автомобиля. «Ну а как твои стихи?» — спросила Наташа, когда мы вернулись с прогулки. И процитировала наизусть мой стишок о березке.

Я березку вдруг захотела
Посадить у окна в саду,
Но фантазиям нет предела,
Только силам есть, — на беду.
Тут березка! Но я — сломалась.
Видно, вышел просчет в пути:
Мне осталась такая малость,
А березке еще расти.
И кому, и что она скажет —
Русским сказом, если не мне?
Ведь берез на кладбище даже
Не посадят в этой стране.
Здесь береза — дров не дороже,
И еще зовут, как назло,
Грубым именем, так похожим
На жаргонный пошиб: було[2]




– Хорошо! — сказала Наташа, — но почему это все эмигранты всегда пишут о березках?
Позднее в ответ на ее вопрос я написала еще одно стихотворение, посвятив его ей.
Я написала это стихотворение, когда Наташа уже уехала. И когда я осталась одна со своими кошками и собаками. И с французами, которые при всей их любезности русских стихов понять не могут. И то, что перед отъездом сказала Наташа: «Тебе надо издаваться у нас», шевельнуло во мне какое-то неясное чувство вроде сожаления. «У нас» — а где это мое «у нас»? Я все-таки — «у них»…
Просто я загрустила оттого, что Наташа уезжает… Но я очень надеялась, что она приедет ко мне вновь. И вдруг этот страшный звонок. Наташа…
А ведь мы не были подругами.


[r]НА ВОСТОКЕ

Корея. Сокровищница радости


Ларисса Андерсен. Корея, 1933 год

Каждый раз, когда я приезжаю в Корею и вновь смотрю на эти чудесные скалы и водопады, мне кажется, что она красивее, чем я думала. А ведь я повидала немало прекрасных мест. Или это происходит, потому что из-за каждого куста таволожки, из-под каждого речного камня смотрит на меня моя юность?
Обычно бывает наоборот сад, казавшийся в детстве дремучим лесом, оказывается небольшим сквером. Места, изукрашенные фантазией юности и новизны, теряют всю прелесть и разочаровывают впоследствии.
Но нет, Корея — это сокровищница радости на всю жизнь. Прозрачные ручьи, звенящие в горах — это радость. Запах хвои и прикосновение ветра, слетающего с вершины, — это радость. Неизбывная, неисчерпаемая радость земли, которая, несмотря ни на что, будет главной насущной радостью для тех, кто когда-то вдохнул ее, принял всем своим существом, всем своим сердцем, глазами, босыми ногами и кожей. Природа принимает в свой обширный храм неограниченное число исповедующих ее радостную и простую религию. И «Новина», слава Богу, тоже не клуб.
Вот — зеленый бог, увенчанный нежной хвоей лиственницы, сидит на вершине новинской горы и смотрит вниз, где в долине пенистой реки копошатся люди, уставшие от города и приехавшие к нему на поклон.

 
Виктория Янковская. Корея, 1934 год. Валерий Янковский и Ларисса Андерсен. Корея, 1938 год

Рядом с фанзой Виктории Янковской, выросшей здесь, в Корее, воздвигнут алтарь Пана. Листья и цветы приносятся ему в дар. Год за годом у подножия гор кипит работа, растет и расширяется дело, творится жизнь.
Молодое поколение продолжает то, что начато старшим. Когда-нибудь среди этих скал расцветет новая юность, другие загорелые девушки будут приносить синие кампанулы к алтарю Пана, и другие детские руки будут учиться держать ружье. Я помню, когда-то Валерий Янковский сказал мне:
– Не понимаю, отчего это люди страдают от безработицы и живут при этом в городе.
– А что бы ты сделал на их месте? — поинтересовалась я.
– Я бы взял ружье и ушел в лес…
Эти люди не могут представить себе жизнь вне природы.
А на маленьком кладбище у дороги три сосны стерегут покой тех, кто уже слился с землею навсегда. Это кладбище первым напоминает о прошлом, так как под одним из холмов покоится тело той, кто отдал душу «Новине» — Маргариты Михайловны Янковской[3].




Все так же шумит река. Все так же молчат горы. Те же сосны, словно старые знакомые, встречают меня на повороте горной дороги. Неужели прошло несколько лет? Деревья возле «Новины» выросли и окрепли. Одно из них, тоненькое и гибкое, я свернула, когда училась управлять автомобилем.
Прежняя столовая снесена наводнением. Когда-то здесь размещались до двадцати человек. Теперь в новом просторном помещении сидят за столами около ста. Новые дачи выросли как грибы, и все переполнены. Но теперь многие дачники разъезжаются по домам, освобождая места для желающих насладиться чудесной корейской осенью, лучшим временем года здесь. Весь сентябрь можно купаться. А октябрь украшает природу такими красками, что художникам нет никакого спасенья. Те, кто не имеет возможности остаться, с тяжким вздохом укладывают чемоданы, распухшие от обнов. Чудесные материалы, которых в Шанхае и в Харбине нет вовсе, стоят здесь такие гроши, что грех не купить. Вообще дешевизна и возможность доставить все необходимое позволяют Юрию Михайловичу Янковскому создавать удобные и недорогие условия жизни для дачников.
А как приятно иметь возможность разнообразить жизнь переездами из «Новины» в «Лукоморье», с горной — на морскую дачу Янковских. Каждый раз, приезжая на берег моря и растянувшись на горячем песке пляжа, вдыхаешь соленый запах моря и удивляешься этой безбрежности, тишине, этому простору и покою. И при этом, каждый раз возвращаясь в «Новину», еще острее чувствуешь величественную красоту скал, нависших над сверкающей, прыгающей по белым камням реке.
И не знаешь, что лучше: покачиваться на морских волнах, глядя в бесконечный синий простор неба, а потом прожариваться на пляже, отыскивая ракушки. Или обжечь тело ледяным холодом горной речушки, а потом выбраться на раскаленные солнцем гладкие камни и слушать этот неумолчный шум воды, уносящий все мысли, все тревоги, все неудачи и обиды. А поездка на тракторе вглубь гор! С каждым поворотом дорога открываются новые и новые чудеса! На синем фоне неба нависают причудливые скалы, внизу пенятся водопады, мимо мелькают островки сосен, полянки, пестреющие цветами, изредка можно увидеть корейские фанзушки… Трактор поднимается выше и выше. Кажется, еще чуть-чуть — и мы поднимемся на небо. Но новый поворот открывает новые вершины… Мы в пути шесть часов, но время, кажется, остановилось. Наконец трактор замирает на перевале. Зеленые вершины гор, пушистая хвоя сосен, тишина… траве цветут лиловые колокольчики. Их чашечки по­чему-то крупнее, а лепестки имеют более насыщенный цвет по сравнению с теми цветами, что мы видели внизу, у подножия гор.
Как-то в Шанхае, после беготни среди узких, жарких улиц и бесконечной вереницы домов, мне однажды приснился сон о том, что я не могу отыскать в городе небо — повсюду только стены и потолки. А между тем я знаю, что где-то оно есть, где-то сияет чудесное синее, просторное небо… Я проснулась в слезах...


ГАСТРОЛЬНЫЕ КАРТИНКИ
ЦВЕТОК САКУРЫ. 1936

Когда человек сидит на одном месте, у него, понятно, мало впечатлений, но зато он может как следует с ними разобраться. Когда этот же человек, нагруженный чемоданами и надеждами, очутится на палубе парохода, лицом к лицу с открытым морем и открытым будущим, он вынимает из кармана новый блокнот, для начала гордо украшенный печатью парохода, и честно заносит в него несколько лирических строк о соленом ветре и чайках.
Но когда он принимается колесить по новой стране из одного города в другой и начинает тонуть в обрушивающемся на него шквале впечатлений, он спасается от гибели только тем, что совершенно отказывается от всяких писем, художественных корреспонденций и нового блокнота.
Сейчас, сидя за письменным столом и поглядывая на ветку черемухи, мотающуюся под харбинским ветром, я думаю о той чудесной японской весне о горах, сверкающих под солнцем, о разливе цветущих вишен… Неужели недавно я бродила в Миадзима, в этом райском уголке? Нет сравнения более избитого, чем слово «райский», но что еще можно представить себе, если видишь такую насыщенную жизнью природу, такие непроницаемые заросли, полные шорохов, птичьих голосов, журчания ручьев… Когда камелия сбрасывает на твои колени тяжелый, охмелевший от солнца цветок, а из зеленого сумрака чащи выходит олень и доверчиво идет тебе навстречу…
Понятно, что человек (вернемся опять к этому несчастному харбинцу), который около двух лет не видел никаких прелестей природы, кроме речки Сунгари, и который основательно промерз от харбинских морозов, попав в такие места, не почувствует ни малейшего желания (если только он не прирожденный турист) ни записывать, ни зарисовывать, ни фотографировать. Куда лучше просто снять туфли и ходить, смотреть, вдыхать аромат цветущих деревьев, а можно вообще закрыть глаза и дремать под солнцем, растворяясь в этой трепещущей синеве…
По-моему, это совершенно правильно. Природу, как самую жизнь, надо вдыхать и чувствовать, а писать об этом можно позже, когда сидишь в четырех стенах или когда неотложно требуются построчные.




Передо мной на этажерке стоит статуэтка доблестного и благородного самурая. Я привезла его в пару маленькой белой японочке, которая уже несколько лет томится здесь же, на полке, опершись рукою о ветку фарфорового дерева, склонив головку и ожидая своего возлюбленного. Внешне она никак не проявляет своего восторга, но кто знает, что творится в ее замкнутом фарфоровом сердечке!
Самурая мне подарила хорошенькая киноактриса из Киото. Киото — родина красивых женщин. Так говорят сами японцы. У маленькой киноактрисы фарфоровое личико и глаза газели. У маленькой киноактрисы на кимоно цветут вишни…
В Киото мы встретили весну.
До встречи с ней мы жили озабоченно и суетно. Гладили и зашивали театральные костюмы, складывали и раскладывали чемоданы… Приезжая в новый отель, взапуски бросались по коридору, стараясь захватить лучшую комнату, спорили о том, можно ли угореть от хибачи (жаровни), мучили нашего переводчика бесконечными вопросами, носились по улицам, теряя друг друга, удивляясь, негодуя и нарушая правила дорожного движения. (Удивительно, как много шума и беспокойства могут принести четыре недисциплинированных существа!) И это в стране, где все так спокойны и приветливы, что, если случится вдруг велосипедисту налететь на пешехода, оба раскланяются, разулыбаются и не теряя времени отправятся каждый своей дорогой.
Кроме того, первое время мы были серьезно заняты знакомством с японскими обычаями. Правда, к этому нас принудила скорее не любознательность, а необходимость. Еще на пароходе двое из нас подверглись всеобщему презрению и гневу, выпустив воду из бака для купания и лишив этой радости остальных пассажиров.




ПРИМЕЧАНИЕ


[1] - Ильина Наталья Иосифовна (19 мая 1914, Санкт-Петербург - 19 января 1994, Москва) — прозаик, мемуарист. Харбин приехала в 1920 г с матерью и младшей сестрой. Окончила в Харбине гимназию ХСМЛ (4-й выпуск) и 3 курса Института ориентальных и коммерческих наук (1932-1935). Свободно владела английским, французским и разговорным маньчжурским языками. Преподавала в Британской деловой школе (British School of Commerce). С февраля 1937 г. работала в газете «Шанхайская заря». Сотрудник газеты «Новая жизнь» и журнала «Шанхайский базар». В январе 1948 г. репатриировалась в СССР и жила в Казани, где работала стенографисткой. Окончила Литературный институт в Москве (1953). Член Союза писателей СССР. Читала лекции в Аризонском университете (1989).
[2] Було (bouleau) — березка, boulot - работа (фр.).
[3] Янковская (урожд. Шевелева) Маргарита (домашнее имя Дэзи) Михайловна (14 сентября 1884, Владивосток - 22 октября 1936, Новина, Корея) — домохозяйка Дочь М.Г. Шевелева, известного на Дальнем Востоке предпринимателя, владельца первой на Тихом океане русской пароходной компании, ученого-востоковеда. Получила образование в Москве под опекой родственницы, М А Сабашниковой, в доме которой собирались поэты-декаденты, среди них М. Волошин, К. Бальмонт. После революции Янковские бежали в Северную Корею.
[4]ВИЗИ (в замужестве Туркова, псевд.: А. Раевская) Мария Генриховна (17 января 1904, Нью-Йорк - 18 октября 1994, Сан-Франциско, Калифорния, США) — поэтесса. Харбине училась в Коммерческом училище (1918-1921), затем переехала в Пекин, где продолжила образование. Лучший поэтический сборник М.Г. Визи «Голубая трава» (1973) был издан в Сан-Франциско.
[6]Герра Ренэ (р. 13 июля 1946, Страсбург, Франция) — профессор-славист, литературовед, коллекционер. Живет во Франции. Русскому языку стала обучать в 6-летнем возрасте эмигрантка Екатерина Таубер, поэт и критик. Автор нескольких книг, посвященных теме русской эмиграции. Одна из самых известных «Они унесли с собой Россию...» (2-е изд., испр. и доп. СПб., 2004).
[5]Гроссе Лев Викторович (15 июня 1906, Иокогама - после 1950, СССР, лагерь) — поэт, философ. Сын В.Ф. Гроссе, дипломата, генерального консула России в Шанхае (1911 -1920). Окончил гимназию Дризуля в Харбине (1924). Изучал бактериологию в Сорбонне (1925) и в Берлине (1926). Хорошо знал английский, французский, немецкий и китайский языки. Вернувшись в Шанхай (1927), работал переводчиком в иностранных фирмах, много печатался в разных газетах и журналах. В 1948 г. репатриировался в СССР, год жил в Казани, работал переводчиком. Арестован. Умер в ИТЛ.
[7]Вс. Н. Иванов (псевд.: Доктор Финк) Всеволод Никанорович (19 ноября 1888, Волковыск, Гродненская губ. - 9 декабря 1971, Хабаровск) — прозаик, поэт, журналист, переводчик. Окончил костромскую гимназию (1906) и Санкт-Петербургский университет (1911). Участник Первой мировой войны. Работал в газетах Омска (1918), Владивостока (1920). 1922 г. через Корею эмигрировал в Китай. Харбине был редактором газеты «Гун-Бао». Вернулся в СССР (февраль 1945), жил в Хабаровске, занимался литературной деятельностью. Член Союза писателей СССР.


ССЫЛКИ:
Мы признательны Кривченко Любови Анатольевне, главному специалисту отдела использования и публикаций Государственного архива Хабаровского края за сотрудничество и предоставленный материал о Лариссе Андерсен.
В публикациях мы опирались на архивы Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ) , российского историко-архивоведческого журнала «ВЕСТНИК АРХИВИСТА» , Клуба друзей Лариссы Андерсен . Книги Лариссы Андерсен «По земным лугам» и «Одна на мосту» , «Остров Лариссы» (издатель Дом Русского Зарубежья) и Александра Васильева «Красота в изгнании: Королевы подиума» также легли в основу представленного нами материала «Возвращенные имена. Часть 1-5».
1. БРЭМ - http://archive.khabkrai.ru/brem/
2. «ВЕСТНИК АРХИВИСТА» - http://www.vestarchive.ru/
3. Клуб друзей Лариссы Андерсен создан в апреле 2008 года, по инициативе журналиста Тамары Калиберовой (председатель). Почётные члены клуба: Патриция Полански – русский библиограф Библиотеки имени Гамильтона Гавайского университета, Элен Мякотина-Каплан – ответственный секретарь Русской Тургеневской библиотеки в Париже, Александр Васильев - историк моды, коллекционер, Михаил Дроздов - председатель «Русского клуба в Шанхае». Задача клуба – сохранение памяти о восточной ветви русской эмиграции, знакомство с творчеством писателей и поэтов дальневосточного зарубежья неизвестных в современной России.
4. Ларисса Андерсен. По земным лугам: Сб. стихотворений. — Харбин, 1940.
5. Ларисса Андерсен. Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма — М.: Русский путь,2006.
6. Остров Лариссы: Антология стихотворений поэтов-дальневосточников Под ред. Э. Штейна. — Орандж, 1988.
7. Александр Васильев. М.: Слово/Slovo, 2008. - 352 с.: ил. Изд. 8-е, в 2-х тт.


Публикация подготовлена Георгием Сухно.
Скерневице. Польша. 2013 год
 
Форум » ДАНЬ ЭПОХЕ » «ХАРБИН-ШОУ» » ЛАРИССА АНДЕРСЕН (ВОЗВРАЩЕННЫЕ ИМЕНА. ПРОДОЛЖЕНИЕ 5)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright petrleschenco.ucoz.ru © 2024
Сайт создан в системе uCoz