| Georgo | Дата: Понедельник, 13.05.2013, 01:37 | Сообщение # 1 |
 Дирижер
Группа: Администраторы
Сообщений: 388
Статус: Offline
| 
Публикация Светланы Линс
Начало. Главы 1 и 2
Глава 5. «Как я стал доктором Моллем»
Не найдя никого из родственников в Ноймюнстере, я нашел более-менее сухой подвал, натаскал туда тряпок, валявшихся под грудой кирпичей, и соорудил из них великолепную постель. Она казалась мне самой уютной постелью в мире, так как до сих пор я спал в лесу, как дикий зверь, скрываясь от людского глаза – теперь же уснул, как убитый!
После долгих скитаний я вернулся туда, где прошла моя юность. И хоть моей сестры Татьяны, ее мужа и детей я не нашел – на душе у меня было почему-то спокойно. С ними все должно быть в порядке! Почему-то я был в этом уверен – как оказалось впоследствии, так оно и было. Они уехали всей семьей на остров Зюльт на севере Германии и там, в идиллии, в своем домике, переживали трудные времена…
Рано утром, когда только первые лучи солнца стали проникать из-за свинцовых туч, я продолжил свой путь в Киль. В городе я был уже через четыре часа, так как ноги сами бежали домой. Шел я и бежал лесными дорожками. Не объяснить мое возбуждение по поводу скорой встречи с моими родными! Прибыв в город, я не узнал Киль – так он был разрушен! Наша улица лежала под грудой камней и кирпичей – почти все жилые дома разбомбили англичане и американцы (Киль, ведь, город стратегический – здесь строили и строят подводные лодки, яхты и корабли всякого рода, поэтому наши противники в первую очередь разрушали верфи и военные базы).
Везде царил хаос, но наш дом каким-то чудом остался не разрушенным – только крыша полностью провалилась внутрь дома. Позже мне сказали, что бомба влетела, проломив крышу, в дом и…не взорвалась. Может быть, ее остановили тяжеленные старинные книги и альбомы марок, которые собирал и лелеял мой отчим. А может, «помогло» и то, что мои мама и бабушка сидели в подвале, держа перед собой икону Казанской божьей матери и молились…
Как бы то ни было, наш дом и два соседних сохраняют и по сегодняшний день тот стиль архитектуры, который был задуман в 1900 году, и люди с восхищением смотрят на них , проходя по Дювельсбекер Вег.
 Дом семьи Моллей
Первым, кого я встретил, придя в Киль, был мой отчим. Он выглядел очень уставшим и, увидев меня, сказал: «Мы уже тебя и не ожидали увидеть! Думали, пропал без вести или убит. Пойдем, я покажу тебе, где живут сейчас твои мать и бабушка. А завтра приступим к работе, будем крыть крышу и восстанавливать наш дом». Мать и бабушка зарыдали в голос, когда увидели меня – я был чрезвычайно худой, кожа да кости, еще не совсем сросшиеся ребра побаливали, но, главное – я был жив!
Своего брата Готтлиба я не узнал, так он изменился и постарел, хотя был младше меня на несколько лет. У него ампутировали ногу, он был ранен в боях в России, и передвигался на костылях. Жорж сидел в это время в тюрьме, в Уфе. Он был переводчиком в штабе, и, попав в плен, стал говорить, что он русский, рожден в России и ничего плохого против своей Родины не сделал. Но его никто не стал слушать – Жоржа определили в лагеря на 25 лет. Позже, за хорошую работу и поведение ему снизили срок до 7 лет. Но это будет позже, в 1951 году его отпустят.
А сейчас я увидел, что мои родные умирают с голоду – им было даже нечем меня угостить. Надо было что-то придумать. Назавтра я полез в подвал нашего дома и нашел там все мои приборы и склянки для химических экспериментов в полной сохранности. У меня созрел план – пойти в деревню и попытаться каким-то образом купить у крестьян сала, хлеба, картофеля и круп. Длинные бумажные деньги Третьего Рейха не действовали – Третий Рейх уже больше не существовал. Да и банков, как таковых тоже пока еще не было, все банки были закрыты. Шла война, свирепствовала разруха, и каждый выживал, как мог.
Я пошел в деревню к знакомым крестьянам и спросил – есть ли у них пшеница? Они притащили целый мешок, килограммов 50. Потом спросил мужиков – согласны ли они, что я из этой пшеницы сделаю 20 литров спирта? Ну, мужики они во все времена не дураки выпить, поэтому с энтузиазмом приняли мою идею, но не могли представить – как это из пшеницы получится чистый спирт? Но я только таинственно улыбался – у меня была «диастаза», химический препарат, который как раз способствовал чудесному превращению муки в сахар.
Мужики смололи мешок пшеницы, развели ее водой и получилось жидкое тесто, похожее на сметану. Я всыпал туда диастазу, такой химический порошок, и на глазах у людей мучной раствор стал превращаться в раствор сахара. В этот раствор бросили дрожжи, и через короткое время огромный бак зашипел и забулькал на все лады. Потом я при помощи дистилляции выгнал 20 бутылок чистого спирта, разбавив их водой до сорока градусов, чтобы его можно было потреблять. Надо сказать вам, что дело это было незаконное, поэтому на дегустацию пригласили полицейского, который как раз жил в этой деревне, и подарили ему бутылочку «с собой»…
Он был человек понятливый, хотя время было такое, что полицию не особенно-то и уважали, но все равно нужно было заручиться его молчанием. Так, обменяв у бауеров (крестьян – нем.) несколько бутылок спирта на хлеб, сало, мясо и муку, я в ночное время, чтобы никто меня не обнаружил, вернулся в Киль. Можно сказать, благодаря этим продуктам, мои родные остались живы, ведь многие просто умирали с голоду в то послевоенное время.
Мой отчим помог мне выправить документы, так как война закончилась, и я должен был быть официально отпущенным из армии — трудоспособных мужчин было очень мало, а и страна нуждалась в рабочих руках. Я получил справку об увольнении из армии и пошел работать на консервный завод – там нужно было таскать ящики с замороженной рыбой для последующей ее переработки на консервы.
Сначала рабочие смеялись надо мной, потому что не могли представить – как это такой хилый и интеллигентный с виду юноша может поднимать такие тяжеленные ящики – ведь деньги платили от количества ящиков! Но, вскоре я им доказал, что могу даже быстрее их работать. Поздно вечером я возвращался домой на «рыбном» трамвае – в нем ехали рабочие завода и, казалось, что даже и сам трамвай пахнет рыбой… Хозяин разрешил нам есть рыбы столько, сколько влезет – поначалу я набросился на рыбу и ел ее каждый день, приносил также домой рыбные консервы, но вскоре уже не мог на эту рыбу смотреть, не то, что потреблять ее в пищу…
Такой тяжелый физический труд был, конечно, вынужденным — я знал, что буду физиком или химиком, как мой отец, поэтому подал свои документы в Кильский университет. Парадоксальным было то, что мое школьное образование при Гитлере не признали, сказав, что теперь другие времена, и мне пришлось сдавать экзамены заново, что я и сделал, засев за учебники. Вскоре я был зачислен на первый курс университета на факультет физики и химии.
 Эксперимент у доски
Учился я с жадностью и не заметил, как пролетело время, и я блестяще защитил дипломную работу с титулом «сумма кум лауде», то есть, если перевести с латинского — «весьма похвально». Нам подарили на память шелковые шарфы, и я бережно хранил этот памятный шарф, пока моя молодая, русская жена не постирала его в стиральной машинке с обозначением «кипячение» — что с ним после этого стало, понятно всем… С обратной стороны шарф был из тонкой шерсти.
Я был очень любознательным и хотел что-то такое изобрести, чего еще в науке не было. Меня пригласили на кафедру писать диссертацию. Мой доктор-фатер, профессор Баке (научный руководитель) был известным физиком не только в Шлезвиг-Гольштейне, но и во всей Германии. Диссертации раньше писали не только, чтобы получить титул доктора наук, но, чтобы сделать какое-то научное открытие – и я его сделал. Я разработал такое покрытие для военных самолетов, что они были совершенно невидимы для радаров с земли.
Когда я уже завершал мою докторскую работу, меня вызвали к профессору Баке – у него в кабинете сидели американцы. Они безапеляционно заявили мне, что такую тему, которую я разрабатываю, уже исследуют ученые в Америке, и мне не нужно лезть в эти военные дела. «Если вы хотите иметь титул доктора, господин Молль, вы его получите, но не вмешивайтесь в наши дела», – сказали они и попрощались со мной, выразительно на меня посмотрев…
Я был в отчаянии! Моя идея была просто украдена среди белого дня! И я был беспомощен… Вообще, американцы всегда были и остаются главными хозяевами в нашей стране. Жаловаться было некому – это был приказ! Так я стал доктором Моллем.
Глава 6. «Семейная жизнь и работа на ядерном реакторе, что почти одно и то же»
Когда я получил докторский титул, конечно же, я сразу не мог найти работу по специальности, и меня пригласили на работу в филиал фирмы «Сименс» в Киле. Там был заказ на изготовление трасформаторов, и нужно было вручную так намотать тонкую проволоку, чтобы каждая проволочка максимально прижималась друг к другу. Это было почти невыполнимым делом, но я с этим справился, и фирма заплатила мне очень хороший по тем временам гонорар – 20 тысяч марок! Я почувствовал себя богачом – заказал у портного костюм, несколько рубашек. Теперь, одевшись, как щеголь, я заметил, как девушки поглядывают на меня, и мне нужно было найти одну из них, чтобы, наконец, стать семейным человеком.
В соседнем с нами доме жила очень красивая девушка, и мы с ней виделись часто на улице, просто здоровались и улыбались – ничего особенного. Все мужчины восхищались больше ее матерью, та была заядлой модницей и, проходя мимо окон, стучала своими высокими каблучками, унося с собой шлейф дорогих французских духов. К сожалению, она рано умерла от рака груди, ее муж попал в тюрьму из-за растраты казенного имущества, а Кармен, их дочь, пошла работать продавщицей в магазин, так и не получив хорошего образования из-за всех этих домашних проблем.
Однажды она увидела меня возле нашего дома и пригласила пойти на пляж. Стояло жаркое лето и я, конечно, же с радостью согласился. После этого похода, я обязан был, как джентельмен, женится на Кармен, так как наши пляжные отношения зашли слишком далеко… Свадьба была скромной, и моя мама почему-то была недовольна моим выбором, но кто же слушает в таких делах советы своих родителей!
Дети пошли один за другим. Я в то время уже работал на ядерной станции Гестахт и снимал в Гамбурге квартиру. В Киль я приезжал на выходные и старался хоть немного помочь своей жене в воспитании детей. Мне хотелось быть рядом с ними, но нужно было хорошо зарабатывать, чтобы содержать семью из пяти человек. Кармен с момента замужества работала только по дому и воспитывала детей. Как я ни старался, чтобы моя мать обучала моих детей русскому языку, ничего из этого не получилось – моя жена была против этого, и, более того, запрещала детям ходить к бабушке на верхний этаж.
Это были первые звоночки нашей последующей размолвки, но я их старался не замечать, так как практически жил работой, а дети вырастали без меня. Все немецкие женщины требуют от мужей поездки за границу, красивые платья, ужин в ресторанах – я все это не мог обеспечить моей жене, хотя и старался зарабатывать как можно больше денег, их нужно было «вкладывать» в детей. Когда подрос старший Гернод и собирался идти в армию, в Бундесвер, я отправил его в Париж, чтобы он выучил там французский. Гернод вернулся через год с отличным знанием французского и поступил в престижный университет в Байройте (Северная Бавария). Он был самым способным из детей и подавал большие надежды. Но этим надеждам не удалось осуществится – после операции на мозг, Гернод стал инвалидом и живет сейчас под Гамбургом среди таких же, как он сам, под наблюдением врачей.
Гунда, моя дочь, пошла на курсы бухгалтеров после окончания школы и работала на таможне в Киле. Познакомилась там с парнем, родила от него дочку и вскоре умерла, как и ее мать, от рака груди. Ей было всего 35 лет… Ее друг сразу же после смерти Гунды женился на другой, и моя внучка Софи-Шарлотта стала носить другую фамилию… Вот так распорядилась судьба …
Моя работа увлекала меня все больше, хотя сейчас я осознаю, как это опасно – работать на ядерной станции! Я был настоящим трудоголиком и готов был «дневать и ночевать» на работе… Будучи ассистентом профессора Баке, работал с ним над спектрометром, то есть, говоря простым языком, мы расщепляли свет на лучи и изучали их свойства. Перед тем, как идти на реактор, мы одевали белые одежды изо льна, пропитанные в растворе бариумтитоната. Так что, если хотите защитить себя хотя бы мало-мальски от радиации, нужно сшить льняную одежду и замочить ее в растворе борсульфата, потом высушить и одеть.
Так мы, похожие на белых медведей, ходили по территории станции. Мне удалось даже сделать маленькое открытие во время работы на станции – разработать защиту на корпуса приборов, чтобы предотвратить малейшее «протекание» нейтронов. Мы плавили парафин, добавляли воду и смешивали все со свинцовой пылью и вот этой смесью обкладывали приборы, которые могли выпускать нейтроны. Но, это уже я углубляюсь в законы физики и об этом я могу рассказывать часами…
К сожалению, жизнь поворачивалась так, что эту интересную работу пришлось оставить – в один из дней позвонила мне на работу жена и взволнованно сообщила, что моя мама упала с лестницы, когда собиралась включить свет, и скорая помощь отвезла ее в больницу. Мама буквально до последнего дня своей жизни ходила пешком в Фольксхохшуле (народный институт) и преподавала там русский язык для немцев. Через несколько дней наша мама, Ольга Андронова-Кессаль, в возрасте 95 лет умерла в больнице.
Для нас с братьями это была невосполнимая потеря, так как наша мама была для нас не только самым дорогим человеком, давшим жизнь, но и «русским языком», и далекой, заснеженной Родиной. После ее ухода, казалось, оборвалась наша «пуповина», наша связь с Россией… Дом, купленный матерью, я принял для своей семьи (мама завещала дом троим своим сыновьям), и я должен был выплатить большие суммы моим братьям. Взяв кредит, я рассчитался с ними и сам даже не понял, как попал в «мышеловку» – теперь моя жизнь была направлена на отдачу кредита.
Моей жене казалось, что я слишком экономный, и мы могли бы больше выезжать, например, в Италию (что мы, кстати, много раз и делали). Все чаще я слышал ее недовольные речи. И однажды, приехав домой с работы под Гамбургом, я обнаружил пустые комнаты – почти вся мебель и вещи были вывезены в мое отсутствие, а моя жена подала на развод. Она забрала с собой троих детей (старший сын тогда учился в университете, дочь работала, младший сын тоже пошел подрабатывать маляром, но все они остались жить вместе с матерью) и уехала на квартиру к брату, который работал зубным врачом и держал свою зубоврачебную клинику. Я совсем не связывал ее уход с болезнью, но через три года Кармен умерла от рака груди, ей не было еще и 65 лет…
Продолжение. Главы 7 и 8
«Александр из Александровки. Воспоминания эмигранта первой волны»
|
| |
| |
