Гордый старик ни разу не пожаловался на житье. «У меня все есть». Что действительно волнует его, так это безвинное забытье. Он даже всплакнул однажды, вспомнив, как в юности расклеивал эстрадные афиши. И еще волнует его то, что угасает, умирает старый романс в его истинном виде. Взять того же знаменитого певца - баса, который мимоходом пел в Магадане. Вадим Алексеевич деликатнейше просил романс «Ямщик, не гони лошадей» не объявлять, да еще по телевидению, ямщицкой народной песней.
— Этот романс написала баронесса фон Риттер у нас дома. Я ему сказал об этом - это был ответ на песню «Гони, ямщик, скорее вдаль». Тогда были в моде такие песни-ответы. Или, знаете, романс «Глядя на луч пурпурного заката», так вот он, да и другие, поют почему-то «Вы руку жали мне» вместо «сжали». Что же он, ей весь вечер руку жал? Ведь дальше-то что идет: «Промчался без возврата тот сладкий миг». Миг, мгновение! Не только не чувствуют, но и не думают, что поют. Этот бас грубоватый вообще-то очень. А «Утро туманное» как поет? «Первая встреча, последняя встреча». Да «встречи» же, загляни, прочти Тургенева. «Верная-манерная» поют как цыганскую песню, а она — русская, Воронежской губернии, она только обработана цыганами. Разница есть? А «Коробейники» слышали? «Распрями-ись, ты, рожь высо-окая» поют громко, изо всех сил, голос показывают, но ведь дальше-то: «Тайну свято сохрани». Вот так всю тайну и разорали.
Вадим Козин - Коробейники (1939)
Мне не хочется расстраивать певца примерами более грустными. Когда-то Вадим Алексеевич первым напел на пластинку ставшую потом популярной «Калитку». Теперь в Москве, в Центральном парке культуры и отдыха, конферансье рассказывает пошлый анекдот, после которого объявляет романс. Теперь, когда этот романс поют женщины, никому даже не приходит в голову, что он от мужского имени. И смешно, и грустно, когда певица просит: «Не забудь потемнее накидку, кружева на головку надень».
Правда, в творчестве певца был один случай, когда он напел на пластинку романс от женского лица: «Ты смотри никому не рассказывай». Он сделал это по просьбе фабрики грамзаписи для Тамары Церетели, чтобы показать, как надо петь цыганский романс.
Особенно опасно, когда песенное бескультурье несут в массы популярные, талантливые певцы. Тут одинаково опасно: дурное в хорошем и хорошее в дурном. Особенно больно старику, когда старые песни исполняются в модной, вульгарной (якобы современной) обработке, убивающей образ и душу песни.
Это не только бескультурье, но и бесхозяйственность. Это то же самое, если бы в Кижах разобрали крышу и поставили «современную», сделали бы другие окна, крыльцо, подъезд.
Певец не за песенную неприкосновенность, надо помнить и петь старину.
— Но каждое новое исполнение должно быть лучше, а не хуже первого.
Я прошу Вадима Алексеевича вновь поставить его старые записи. Многие романсы, которые кажутся нам многовековыми, рождались при нем. «Ехали на тройках с бубенцами», «Только раз бывает в жизни встреча...»
— Это Борис Фомин написал, он мне еще аккомпанировал...
Голос на пленке звучит медленно, совсем медленно, серебро течет по капле.
— Я ведь пою так, как пели цыгане Толстому, Тургеневу, Пушкину. Как пели в прошлом веке,— тихо говорит старик.— Они же медленно пели, чтобы время потянуть, выгадать: песен-то поменьше спеть, а денег взять побольше. Да, сейчас так уже не поют, к сожалению.
Да, не поют. Он — последний. Словно возвращает звукам первоначальный смысл.
— Вы знаете... У Вари Паниной в Петербурге были намечены концерты. Ажиотаж! Но только один или два концерта всего состоялось, она заболела, уехала и тут же, почти сразу умерла. И ни один человек не вернул билет в кассы, ни один.
Старик не только поет, но и слушает себя особенно. Опустив голову, он впадает в совершенное забытье, на лице — скорбь. Не хватает кинооператора — заснять его в эти минуты, увековечить. В конце концов, он принадлежит не Магаданской филармонии, а русской культуре.
У кинематографистов есть такой термин — «уходящий объект». Когда фильм еще не запущен в работу, но надо успеть, например, снять увядающую природу, съемочная группа просит как бы в долг: «Прошу разрешить снять уходящий объект в связи с тем, что...» Это может быть уходящая осень, улетающие журавли, отцветающий сад.
Режиссер ленинградец Владислав Виноградов снимает выдающихся старых мастеров. В фильме «Я помню чудное мгновенье», посвященном романсу, он снял Изабеллу Юрьеву, Алексея Борисова, Утесова, Козловского, Окуджаву. Из современных бардов режиссер замыслил снять Владимира Высоцкого. Шла весна 1980 года. Высоцкий тяжело болел, лежал в одной из московских больниц, обещал, несмотря ни на что, приехать. Режиссер задерживал фильм, представлял в оправдание больничные листы певца. Наконец в апреле Высоцкий прямо из больницы отправился в Ленинград. Из рассказа музыкального редактора фильма Галины Мшанской:
— Как он доехал — немыслимо. У него даже не было сил голову помыть, мы помогли. Съемка проходила в БДТ. Володя рассказал немного о себе, о товарищах и спел «Кони привередливые». Съемка длилась всего двадцать минут, с него пот лился градом. До вечернего поезда у него не оставалось сил, мы отвезли его в аэропорт. Он был совсем плохой, приехал только потому, что обещал.
Через несколько недель фильм был готов. Режиссеру приказали кадры с Высоцким немедленно вырезать, а пленку — уничтожить.
Вся съемочная группа была в ужасном состоянии, перед певцом стыдно, после этого смотреть в глаза невозможно.
Смотреть в глаза не пришлось: через несколько дней Высоцкий умер.
Это была его последняя съемка.
В следующем фильме «Я возвращаю Ваш портрет» режиссер решил снять Вадима Козина. Ему запретили. Режиссер нашел выход, попросил рассказать о Козине Юрия Борисовича Перепелкина (В этом году исполняется ровно 50 лет «Музыкальным средам», которые он проводит у себя на квартире). В комнату, в коридор, на кухню набивается до полусотни ценителей, почитателей музыки: управление культуры Ленгорисполкома за все годы не нашло возможности выделить помещение. Лишь дважды за полвека прерывались «Музыкальные среды»: Перепелкин воевал и в финскую, и в Отечественную — с 22 июня и до 9 мая, день в день.)
Конечно, Юрий Борисович с удовольствием рассказал для будущего фильма о довоенных концертах Вадима Козина, на которых посчастливилось ему бывать. Но этот рассказ руководство Лентелефильма предложило режиссеру убрать...
Даже в урезанном виде фильм долго пылился на полках Центрального телевидения. Скончались, так и не увидев себя в этом фильме, Леонид Утесов, Клавдия Шульженко, Владимир Высоцкий (режиссер перенес сюда кадры его последней съемки), конферансье Лев Миров и Алексей Алексеев — старейшина эстрады, в фильме ему 96 лет.
...И журавли вновь прилетят, и сад зацветет снова, и осень вернется. Это-то все как раз не уходит навсегда.
Когда же собственная история, в том числе и история культуры, чему-то научит нас? Когда научимся воздавать при жизни?
Конечно, и у Козина есть вещи незавидные, и у Высоцкого есть кое-что на потребу. Однако хороши мы были бы, если бы судили о Пушкине по «Гаврилиаде».
Его любят здесь все. И за бывший голос, и, еще больше, — за обаяние и беспомощность.
Время неумолимо. Нельзя отменить Талант, как, впрочем, нельзя назначить быть талантливым. Вот уже сняты с пыльных полок фильмы Виноградова. Вот уже в телепередаче «Песня далекая и близкая» ведущие В. Левашов и Ю. Бирюков упомянули имя Козина, вот уже упомянула его одна из центральных газет, вспомнили о нем ведомственные журналы. Хлынули письма. «Уж не тот ли Козин, который в 1938—1939 гг. приезжал к нам в Архангельск? Успех был огромный, сходили с ума... Е. Чернерицкий, инвалид войны, ветеран Черноморского флота, г. Рига». «Отец погиб в годы войны. У него была любимая песня - «Прощай, мой табор». Нельзя ли ее исполнить по телевидению. Она напомнит мне о любимом отце. Т. Сизова, г. Иваново». «У меня даже дух захватило: неужели речь идет о прославленном исполнителе старинных песен и романсов Вадиме Козине? Как он сейчас живет?.. Ю. Соколов, г. Пенза». Шли письма и самому певцу. Москвич Н. Рябков отпечатал на машинке прямо на конверте: «Магадан, Вадиму Алексеевичу Козину. Точно адреса не знаю, уповаю на милость и мудрость почтовых работников Магадана».
Стали понемногу петь козинские песни на эстраде кто с упоминанием его имени, кто без. В фильмах стало даже модным: чтобы показать атмосферу, дух предвоенного или военного времени, использовать мелодии Козина (конечно, без упоминания о нем). Полузапрет сменила полулегальность. Ну, и, конечно, за исполнение песен в кино, по телевидению, по радио гонорар не платится. Не полагается. Платят только за исполнение в ресторанах, на танцах, то есть там, где слушатель (танцор) платит. Мне называли композиторов, которые рассылают гонцов со своими новыми песнями по ресторанам северных и дальневосточных городов, там, где «заказчики» при деньгах.
Музыку для ног писать выгодно. Много выгоднее, чем лирику, симфоническую музыку, героические и патриотические песни. Экономика обернулась идеологией. В системе всех стран, поставивших свои подписи под Всемирной конвенцией об авторском праве, мы — единственные не платим авторам за исполнение, использование песен в кино, на радио, телевидении. Руководство ВААП пыталось решить этот вопрос, но Госкино и Гостелерадио каждый раз оказывались сильнее. За исполнение песен с эстрады переводы Вадиму Алексеевичу помаленьку идут. Помаленьку. В ВААПе мне сказали: случается, композиторы и поэты жалуются — их, песни там-то и там-то исполняли, а переводов нет; Почему? Система тоже примитивная: администратор после концерта заполняет рапортичку. Впишет туда песню — будет потом перевод, забудет или времени на то не хватит — автор останется без денег. Для современного модного композитора или поэта потеря эта, впрочем, не так ощутима.
Любая перестройка начинается с перестройки сознания, в котором духовность — далеко не на последнем месте, и если подлинные ценности не находят себе места, то вакуум неизбежно заполняется подделками.
Я знакомлю певца со своими записями, с таким трудом добытыми во Владивостоке. Он внимательно слушает.
— А ведь это не я пою. Не я. Подделка. Вот настоящие записи, смотрите,— он достает с полки два американских диска с его песнями (до нашей пластинки было еще далеко). — И вот какую рекламу они дали мне на конверте: «Козин... сослан в Магадан на вечное поселение».
Старик глубоко обижен.
Мы сами подарили Западу то, что принадлежит нам.
Время неумолимо берет свое, однако оно приходит не само по себе. Время — не циферблат, время — это мы.
Сколько писали, добивались поклонники Козина, чтобы имя его высвободить из небытия,— годы, десятилетия! Вот что ответил недавно, в феврале нынешнего года, Главный редактор Главной редакции музыкального радиовещания Г. Черкасов на просьбу участника войны Д. Дмитриева из Читы исполнить Козина по радио: «Формируя репертуар музыкального вещания, мы исходим из значимости того или иного музыкального явления... Репертуар и исполнительская манера артиста многим представляются старомодными и не имеют значительного интереса для широкого слушателя».
Давняя, от века, милая черта российского чиновничества: лгать правдиво не научились.
Другой почитатель Козина М.Мангушев из Ростова-на-Дону (и финскую прошел, и Отечественную) за то, что писал просьбы выпустить пластинку певца, получил выговор... Он был тогда военнослужащим, выговор через короткое время догадались снять, а он по-прежнему продолжал хлопоты.
Главные его почитатели — участники войны. Сейчас они, на расстоянии (и во времени — полвека, и в пространстве — тысячи километров), поддерживают артиста, шлют ему лук, чеснок, свежие огурцы, апельсины, рыбу...
Он отвечает: «Спасибо, ничего не надо, у меня все есть».
Москвич Петров, о котором шла речь вначале, который на фронте пел Козина и ему «жить хотелось», прислал певцу в Магадан новый магнитофон. (Артист им не пользуется: больно для него сложен.) Поклонница из Кустаная Евдокия Сергеевна Костырина (когда по пыльной дороге грузовик увозил на фронт ее мужа, по черному репродуктору на маленькой площади звучала козинская «Осень»), попросила недавно у местного цыгана, работающего в коммунхозе, фасон цыганской праздничной рубахи. Сшила ее и отправила певцу — красивую, васильковую. (Но певец ее не носит, Костырина видела артиста только на довоенных портретах — молодого, могучего, и невысокому худенькому старику рубашка оказалась чуть не вдвое больше.)
И Лидия Васильевна Поникарова, которая экономила на школьных завтраках, чтобы купить билет на концерт Козина, которая ездила даже в Орехово-Зуево и которая в войну послала артисту шесть конфет «Мишек», тоже не забывает своего кумира. Она шлет ему конфеты, печенье, чай, кофе. «Не надо,— просит он. — У меня все есть... Пришли мне лучше свою нынешнюю фотографию: девочкой-то я тебя помню». Она в ответ снова шлет конфеты, чай. «Пришли же фотографию — какая ты сегодня?» — снова просит артист.
И она наконец вложила в посылку фотографию: с нее на певца смотрит девочка, медсестра фронтового госпиталя.
...Все они оказались, достойными преемниками поклонников Вари Паниной.
— Мы не оставим его,— говорила мне Лидия Васильевна.— Если что... ну, вы понимаете, я уже договорилась с одним магаданским летчиком, через него я отправляю все посылки, я договорилась... если что... в общем, он похоронит его как надо...
Мы сидим, пытаемся смотреть телевизор, но он, старый, трещит, мигает изображение, пропадает звук. Сердобольные поклонники в магазине предложили было старику уцененный цветной телевизор за сто рублей, но слишком уж был он поцарапан и ободран.
Размышляя о публичном одиночестве артиста, я думаю о том, что в свое время он внес в государственную казну больше, чем любой другой певец. Давая огромную прибыль, он обходился государству дешево, у него не было, скажем, оркестра, как у Утесова (пианист и все), никогда не требовал никаких других расходов, льгот...
Вспоминаю письмо Цветаевой Рильке: «Пастернак — первый поэт России. Об этом знаю я и еще несколько человек. Остальные узнают после его смерти».
Речь не о первенстве. О том, чтобы воздавать при жизни.
Всю жизнь он был народным, но не стал даже заслуженным.
Даже если бы сегодня организовать в Москве вечер Козина — любой зал не вместил бы желающих. Он мог бы, как никто, рассказать об истории и традициях старого русского романса. А главное — он еще поет, да — поет.
После недельной подготовки старик готов наконец» напеть мне на прощанье небольшую пленку. Он повязывает галстук..
Но забарахлил, загудел, засвистел вдруг магнитофон. Старик разнервничался, дозвонился одному из своих знакомых, тот приехал, оба долго возились, пока не привели все в порядок. И уже и первом часу ночи он снова сел за пианино. Серебро снова явилось к нему – чистое и сильное.
Мы успели ещё раз послушать старые записи. Старик сидел опустив голову. Устроившись рядом на пианино, Бульдозер осторожно трогал лапой плечо старика, чтобы он очнулся, не грустил.
Если бы эти впалые строки могли передать обаяние старых мелодий! Сквозь переливы редкостного голоса пробиваются все ближе шорох, потрескивание.
...Это нищая моя кормилица доклевывает последний бумажный корм.
Гордый старик ни разу не пожаловался на житье. «У меня все есть». Что действительно волнует его, так это безвинное забытье. Он даже всплакнул однажды, вспомнив, как в юности расклеивал эстрадные афиши. И еще волнует его то, что угасает, умирает старый романс в его истинном виде. Взять того же знаменитого певца - баса, который мимоходом пел в Магадане. Вадим Алексеевич деликатнейше просил романс «Ямщик, не гони лошадей» не объявлять, да еще по телевидению, ямщицкой народной песней.
— Этот романс написала баронесса фон Риттер у нас дома. Я ему сказал об этом - это был ответ на песню «Гони, ямщик, скорее вдаль». Тогда были в моде такие песни-ответы. Или, знаете, романс «Глядя на луч пурпурного заката», так вот он, да и другие, поют почему-то «Вы руку жали мне» вместо «сжали». Что же он, ей весь вечер руку жал? Ведь дальше-то что идет: «Промчался без возврата тот сладкий миг». Миг, мгновение! Не только не чувствуют, но и не думают, что поют. Этот бас грубоватый вообще-то очень. А «Утро туманное» как поет? «Первая встреча, последняя встреча». Да «встречи» же, загляни, прочти Тургенева. «Верная-манерная» поют как цыганскую песню, а она — русская, Воронежской губернии, она только обработана цыганами. Разница есть? А «Коробейники» слышали? «Распрями-ись, ты, рожь высо-окая» поют громко, изо всех сил, голос показывают, но ведь дальше-то: «Тайну свято сохрани». Вот так всю тайну и разорали.
Мне не хочется расстраивать певца примерами более грустными. Когда-то Вадим Алексеевич первым напел на пластинку ставшую потом популярной «Калитку». Теперь в Москве, в Центральном парке культуры и отдыха, конферансье рассказывает пошлый анекдот, после которого объявляет романс. Теперь, когда этот романс поют женщины, никому даже не приходит в голову, что он от мужского имени. И смешно, и грустно, когда певица просит: «Не забудь потемнее накидку, кружева на головку надень».
Правда, в творчестве певца был один случай, когда он напел на пластинку романс от женского лица: «Ты смотри никому не рассказывай». Он сделал это по просьбе фабрики грамзаписи для Тамары Церетели, чтобы показать, как надо петь цыганский романс.
Особенно опасно, когда песенное бескультурье несут в массы популярные, талантливые певцы. Тут одинаково опасно: дурное в хорошем и хорошее в дурном. Особенно больно старику, когда старые песни исполняются в модной, вульгарной (якобы современной) обработке, убивающей образ и душу песни.
Это не только бескультурье, но и бесхозяйственность. Это то же самое, если бы в Кижах разобрали крышу и поставили «современную», сделали бы другие окна, крыльцо, подъезд.
Певец не за песенную неприкосновенность, надо помнить и петь старину.
— Но каждое новое исполнение должно быть лучше, а не хуже первого.
Я прошу Вадима Алексеевича вновь поставить его старые записи. Многие романсы, которые кажутся нам многовековыми, рождались при нем. «Ехали на тройках с бубенцами», «Только раз бывает в жизни встреча...
— Это Борис Фомин написал, он мне еще аккомпанировал...
Голос на пленке звучит медленно, совсем медленно, серебро течет по капле.
— Я ведь пою так, как пели цыгане Толстому, Тургеневу, Пушкину. Как пели в прошлом веке,— тихо говорит старик.— Они же медленно пели, чтобы время потянуть, выгадать: песен-то поменьше спеть, а денег взять побольше. Да, сейчас так уже не поют, к сожалению.
Да, не поют. Он — последний. Словно возвращает звукам первоначальный смысл.
— Вы знаете... У Вари Паниной в Петербурге были намечены концерты. Ажиотаж! Но только один или два концерта всего состоялось, она заболела, уехала и тут же, почти сразу умерла. И ни один человек не вернул билет в кассы, ни один.
Старик не только поет, но и слушает себя особенно. Опустив голову, он впадает в совершенное забытье, на лице — скорбь. Не хватает кинооператора — заснять его в эти минуты, увековечить. В конце концов, он принадлежит не Магаданской филармонии, а русской культуре.
У кинематографистов есть такой термин — «уходящий объект». Когда фильм еще не запущен в работу, но надо успеть, например, снять увядающую природу, съемочная группа просит как бы в долг: «Прошу разрешить снять уходящий объект в связи с тем, что...» Это может быть уходящая осень, улетающие журавли, отцветающий сад.
Режиссер ленинградец Владислав Виноградов снимает выдающихся старых мастеров. В фильме «Я помню чудное мгновенье», посвященном романсу, он снял Изабеллу Юрьеву, Алексея Борисова, Утесова, Козловского, Окуджаву. Из современных бардов режиссер замыслил снять Владимира Высоцкого. Шла весна 1980 года. Высоцкий тяжело болел, лежал в одной из московских больниц, обещал, несмотря ни на что, приехать. Режиссер задерживал фильм, представлял в оправдание больничные листы певца. Наконец в апреле Высоцкий прямо из больницы отправился в Ленинград. Из рассказа музыкального редактора фильма Галины Мшанской:
— Как он доехал — немыслимо. У него даже не было сил голову помыть, мы помогли. Съемка проходила в БДТ. Володя рассказал немного о себе, о товарищах и спел «Кони привередливые». Съемка длилась всего двадцать минут, с него пот лился градом. До вечернего поезда у него не оставалось сил, мы отвезли его в аэропорт. Он был совсем плохой, приехал только потому, что обещал.
Через несколько недель фильм был готов. Режиссеру приказали кадры с Высоцким немедленно вырезать, а пленку — уничтожить.
Вся съемочная группа была в ужасном состоянии, перед певцом стыдно, после этого смотреть в глаза невозможно.
Смотреть в глаза не пришлось: через несколько дней Высоцкий умер. Это была его последняя съемка.
В следующем фильме «Я возвращаю Ваш портрет» режиссер решил снять Вадима Козина. Ему запретили. Режиссер нашел выход, попросил рассказать о Козине Юрия Борисовича Перепелкина (В этом году исполняется ровно 50 лет «Музыкальным средам», которые он проводит у себя на квартире). В комнату, в коридор, на кухню набивается до полусотни ценителей, почитателей музыки: управление культуры Ленгорисполкома за все годы не нашло возможности выделить помещение. Лишь дважды за полвека прерывались «Музыкальные среды»: Перепелкин воевал и в финскую, и в Отечественную — с 22 июня и до 9 мая, день в день.) Конечно, Юрий Борисович с удовольствием рассказал для будущего фильма о довоенных концертах Вадима Козина, на которых посчастливилось ему бывать. Но этот рассказ руководство Лентелефильма предложило режиссеру убрать...
Даже в урезанном виде фильм долго пылился на полках Центрального телевидения. Скончались, так и не увидев себя в этом фильме, Леонид Утесов, Клавдия Шульженко, Владимир Высоцкий (режиссер перенес сюда кадры его последней съемки), конферансье Лев Миров и Алексей Алексеев — старейшина эстрады, в фильме ему 96 лет.
...И журавли вновь прилетят, и сад зацветет снова, и осень вернется. Это-то все как раз не уходит навсегда.
Когда же собственная история, в том числе и история культуры, чему-то научит нас? Когда научимся воздавать при жизни?
Конечно, и у Козина есть вещи незавидные, и у Высоцкого есть кое-что на потребу. Однако хороши мы были бы, если бы судили о Пушкине по «Гаврилиаде».
