Пусть не покажется странным эта моя история. Дело в том, что Великая Отечественная война коснулась самым непосредственным образом моей семьи. Отец воевал на фронте – с 25 июня по начало октября 1941 года, и затем с апреля 1944 по апрель 1945 года; в бою при взятии Вены был тяжело ранен. Мама прожила в оккупации с начала июля 1941 года и до освобождения нашего села Розальевка в конце марта – начале апреля 1944 года. Всё это время мама, как и все взрослые жители села, принудительно трудилась на с.х. работах, а вся продукция отправлялась в Германию и Румынию. Во время оккупации родилась моя сестричка Клава (01.07.1942) и я сам (28.01.1944). Так что можно представить, какие тяготы и лишения испытала мама в то время. Очень много родственников по папиной и маминой линии погибли на фронте, или же стали инвалидами. В Розальевке в каждой семье ушли на фронт отец, муж, сын, брат. И многие, очень многие погибли. На установленном в конце 50-х годов в центре Розальевки памятнике в честь погибших в ВОВ односельчан выбита цифра «200». А ведь в предвоенный год в селе было всего лишь около 300 дворов…Среди
моих сверстников-односельчан было немало ребят, чьи отцы погибли, а
мамы-вдовы еще лет десять после окончания войны еле-еле сводили концы с
концами.
Да
и всё мое детство приходится на первые послевоенные годы. Мы,
мальчишки, затаив дыхание, с большим интересом слушали рассказы
пришедших с войны мужчин. И хотя фронтовики особой откровенностью нас,
пацанов, не баловали, мы жадно улавливали каждое их слово, подслушивали
их разговоры за застольем (в деревне ведь свадьбы, крестины и прочие
«оказии» всегда празднуются с размахом) или же во время работы с ними. А
работать на колхозных полях вместе с взрослыми в школьные годы нам
пришлось немало.
Всё излагаемое ниже подготовлено полностью на основе воспоминаний и
рассказов непосредственных участников тех событий. Опираюсь на
свидетельства из первых рук (вернее, уст…), а не писанину какого-то
чужого дяди. Пишу только то, что запомнилось навеки. Стараюсь всё
рассказать честно, не приукрашивая и не пряча ничего. Ну, разве так,
чуть-чуть мазнуть в отдельном месте. Действительность всё равно богаче
любого вымысла. По ходу изложения и по мере возможности упоминаю
первоисточники – конкретных людей, на чьи рассказы, факты, детали и
воспоминания опираюсь. Так что картина получилась неофициальная, во
многом личная – такой, как еёвоспринимали
сами участники тех событий. К сожалению, ни на какой бумаге и в
мемуарных воспоминаниях нельзя воспроизвести эмоциональную сторону, ведь
каждый рассказчик использует свои интонацию, эмоции, чувства. P.S. Иллюстрации, за исключением последних двух, позаимствованы из интернет-ресурсов.
Итак,
на 3-й день после начала войны отец был мобилизован в РККА, и вместе с
большинством мобилизованных односельчан включен в стрелковую часть,
находившуюся примерно в 80-90 км севернее Одессы. Из хроники ВОВ:
эта часть входила в Приморскую армию в составе Юго-Западного фронта
(командующий – генерал-полковник М.П.Кирпонос). С начала августа эта в/ч
участвовала в защите Одессы. Наступление на юго-запад Украины
осуществляла группа немецких армий «Юг» во главе с генерал-фельдмаршалом
Г.Рундштедтом.
Отец рассказывал, что их с первых дней мобилизации, плохо обученных и
необстрелянных солдат, гнали в бой без оружия, приказывая добывать его в
бою. Мобилизованные скорее напоминали народное ополчение, т.к. были
одеты в гражданскую одежду, а одна винтовка приходилась на 3-5 человек.
Вот так для отца началась война.
Август 1941 года. Народные ополченцы-защитники Одессы строят баррикады.
Одессу мужественнозащищали военные моряки Черноморского флота.
Приморская армия в составе четырех пехотных дивизий вместе с
отрядами народного ополчения, и более подготовленными, но немногочисленными
частями моряков-черноморцев, мужественно отбивали наступление 18 дивизий немецких
и румынских войск. Но, имея 5-кратное превосходство в силах, немцы уже в начале
августа прорвались к Черному морю и полностью блокировали Одессу с суши. Мирный
город, не имевший и намёка на крепостные сооружения, мужественно защищался 73
дня, с 5 августа по 16 октября. Защитники Одессы уложили на подступах к городу
более 250 тысяч вражеских солдат и офицеров. Неприятелю так и не удалось
штурмом взять Одессу. В связи с прорывом немецких войск в Крым в конце сентября
и создавшимся критическим положением на Юго-Западном фронте в ночь на 1 октября
из Ставки Верховного Главнокомандования пришел секретный приказ сдать Одессу.
Оборонявшие город части Приморской армии спешно эвакуировались морем на
кораблях Черноморского военного флота, который, кстати, вошел в ВОВ без потерь.
16 октября от одесских причалов ушел последний транспорт в сторону Севастополя.
Спустя 6 часов в Одессу вошли передовые подразделения фашистов.
Теперь горькая правда о последовавших событиях. В условиях суматохи,
неразберихи, паники, растерянности и неопытности командиров, постоянных
артиллерийских обстрелов со стороны наступающих немцев не всем воинским частям, оборонявшим город, нашлось место на кораблях. Многие командиры, спасая собственную жизнь, попросту бросили своих подчиненных на произвол судьбы,
а сами успели уплыть на последнем транспорте. Рядовые же красноармейцы,
оставшись без командиров и не имея никакого боевого опыта и никаких
приказов, к тому же находясь в полном неведении о случившемся, и где
находится фронт, разбрелись небольшими группами кто куда. В такой
переплёт попал и мой отец, как и многие его однополчане, в т.ч.
односельчане. Несколько недель прятались в подсолнухах, кукурузных
полях, небольших перелесках, и даже в нерубайских катакомбах под
Одессой. А после того, как фронт отошел подальше на восток, а на занятой
территории остались только румынские войска, отец, как и большинство
других брошенных на произвол судьбы красноармейцев на юге Украины,
начали постепенно возвращаться домой в семьи. Затем эти
горемыки-красноармейцы должны были зарегистрироваться в местной
оккупационной администрации и работать на принудительных с.х. работах на
полях и фермах «возрожденного» румынами довоенного колхоза. Безусловно,
все они готовы были бы воевать и дальше в рядах РККА, если бы их не
бросили на произвол судьбы наши «доблестные командиры». И такой свой
вывод я делаю безо всяких колебаний, будучи абсолютно уверенным в своей
правоте.
Реальность такова, что большинство гражданского населения на юге
Украины, сбитые с толку полным провалом начала ВОВ, не имея абсолютно
никакой информации о положении на фронтах, пыталось различными способами
приспособиться к оккупационному режиму. Группы сопротивления и
партизанские отряды были организованы и действовали только в Одессе, под
руководством оставленных в подполье сотрудников НКВД. Этим в спешке
занимался Одесский обком партии в условиях, когда город практически уже
был блокирован с суши. А в глубинке, на юге Украины, для организации
сопротивления врагу на оккупированной территории смельчаков не нашлось, а
может – времени в спешке не хватило? Антифашистские листовки и
подпольные газеты в сельскую местность не доходили. А вот оккупационные
власти в пропаганде были весьма активны, даже в глубинке.
Поэтому простой сельский люд, будем откровенны, не желал продолжать воевать. Сыграл свою роль и инстинкт самосохранения.Ведь
германское военное командование на оккупированной территории сразу же
установило жесткую разнарядку на расстрел мирных жителей: за убитого
немецкого офицера – казнь 100 заложников из числа мирных жителей, за
немецкого солдата – 50. Румынские солдаты, правда, ценились немцами
«дешевле»: казнили только 15 советских граждан-заложников.
Очевидно, на мирный характер сельчан (непротивление злу насилием)
повлияло и то, что сам оккупационный режим в нашей местности
поддерживался более «либеральными» румынскими войсками, в тыловых частях
которых преимущественно служили насильно мобилизованные на войну
румынские крестьяне. Мама рассказывала, что румынские тыловые вояки
представляли собой довольно жалкое зрелище: обшарпанные,
полуголодные, с бегающими глазами. В нашем селе во время оккупации на
постоянной основе румыны не базировались, их патрули появлялись наездами
1-2 раза в неделю, а то и реже. Не было случая, чтобы они кого-то убили
или арестовали. Хотя кур и прочую домашнюю живность иногда забирали. Но
обычно ходили по домам и выпрашивали «млеко и яйка», оправдывались тем,
что они, дескать, подневольные, их насильно мобилизовали и отправили
воевать. Но от этого сочувствия им не прибавлялось. А вот полицаи из
местных (в семье не без урода…) зверствовали похлеще румын. Опять со
слов мамы перескажу, что одного полицая из местных военно-полевой
трибунал судил вскоре после освобождения от оккупантов непосредственно в
Розальевке. Суд был открытым и практически вся деревня присутствовала
на нем. Многие выступили в суде как свидетели и требовали смерти
предателя. Приговорили его к повешению. И вот когда его казнили, веревка
оборвалась – такой жирный и толстый был вражина… Народ так и ахнул –
ведь с древних времен у славян была традиция такая: если во время
повешения обрывается веревка, то приговоренного к смерти милуют. Но в
данном случае все селяне потребовали немедленного повтора казни. Что и
было сделано.
Но я немного опередил события. Поясню сначала, почему в нашей местности
оккупацию осуществляли именно румынские войска Иона Антонеску,
приспешника Адольфа Гитлера.
Из истории ВОВ:
На Восточном фронте против СССР воевало 30 румынских дивизий. Для
сравнения: Венгрия направила против СССР 18 дивизий, Финляндия – 17.
Захватив Украину, немцы расчленили её на отдельные части. Территорию
между Днестром и Бугом на южной части Украины – Буковина, Одесская и
Измаильская области, а также юг Винницкой и запад Николаевской области –
были отданы Румынии и названы «Транснистрия» (Transnistria –
Приднестровье, от румынского названия реки Нистру – русс. Днестр).
На этой территории была установлена оккупационная администрация, созданы румынские органы власти. Из Румынии прибыли тысячи
гражданских и военных чиновников, полицейских и жандармов. Столицей
«Транснистрии» стала Одесса, где и размещался весь чиновничий аппарат
этой новой румынской провинции, а городской головой Одессы был назначен
некий Герман Пынтя. Весьма колоритная, между прочим, личность. Герман
Пынтя родился в конце 19-го века в Бессарабии, бывшей в те годы частью
Российской империи. Он прекрасно знал русский язык, служил в царской
армии и дослужился до чина поручика. Юность свою провел в Одессе, учился
здесь в Новороссийском университете. О Пынте я узнал в 60-х годах,
будучи студентом одесского гидрометинститута. Так вот, пожилые
одесситки, стоя в магазинных очередях, иногда брюзжали по поводу
замызганных городских площадей и тротуаров, и вспоминали один из первых
«мирных» указов этого самого Пынти – запрет на лузганье семечек в
публичных местах Одессы…
Мы же, продвинутая и идеологически «правильная» молодежь своего
времени, неизменно парировали этим «склерозным» Софочкам и Сарам: а как
это сочеталось с жесточайшим террором фашистов в Одессе? Как насчет
еврейского гетто?
Уже на следующий день после занятия Одессы румынами были расстреляны и
повешены на фонарных столбах на Привокзальной площади и Куликовом поле
почти 4 тысячи человек.
Страшнейшее
злодеяние было совершено ещё через день: в девять бывших пороховых
складов на Люстдорфской (ныне Черноморской) дороге фашисты согнали со
всего города огромное число евреев: мужчин, женщин, стариков, детей, а
также пленных красноармейцев и матросов. Затем склады облили горючей
смесью из шлангов и подожгли. Военные историки утверждают, что сожжение
людей – не немецкое, а румынское изобретение, и впервые было применено
карателями-зеленорубашечниками именно в Одессе. Причина – вечная нищета
румынов-мамалыжников: так они экономили патроны… После освобождения
Одессы Чрезвычайная Государственная Комиссия обнаружила на месте этого
злодеяния останки почти 22 тысяч погибших людей.
Злодеяния оккупантов в городе и области на этом не закончились. В конце октября в портовом сквере были расстреляны 19 тысяч евреев, тела которых сожгли. Около 5 тысяч евреев были согнаны в пригородное село Дальник, там часть из них расстреляли в противотанковом рву, а часть сожгли в четырех бараках. В первые месяцы оккупации в Одесской области была создана целая сеть концлагерей, в которые сгоняли евреев не только из Одессы и области, но и из Бессарабии и Северной Буковины. Вот только несколько страшных примеров. С 22 декабря 1941 года по 15 января 1942 года в селе Богдановка Березовского района было расстреляно и сожжено около 54 тысяч евреев. В лагерях Доманевка и Березовка в течение января-февраля 1942 года уничтожено почти 20 тысяч человек. В еврейском гетто, находившемся на территории села Гвоздавка-2 Любашевского района, были зверски убиты около 5 тысяч евреев. Но Одесса не сдавалась. Одна из первых диверсионных операций подпольщиков проведена уже 22 октября – в 17 часов 45 минут взлетело на воздух бывшее здание НКВД на Маразлиевской улице, недалеко от Центрального парка культуры и отдыха имени Тараса Григорьевича Шевченко, где разместилась румынская Военная комендатура и штаб 10-й пехотной дивизии 4-й румынской армии. Погибло около 100 румынских и германских солдат и офицеров, в том числе военный комендант Одессы – командующий 10-й дивизией генерал Ион Глогоджану. В качестве карательной меры за этот взрыв оккупационными властями было убито около 5 тысяч заложников. Для информации: Перед войной на территории Транснистрии проживало 311 000 евреев, из них 201 000 – в Одессе. Менее половины из них сумели эвакуироваться. Всего в Транснистрии было уничтожено более 200 000 евреев, не считая убитых немцами в 1941 году. Из них 75 000 – высланные, погибшие при депортации, узники лагерей и гетто, и не менее – 130 000 местных. Из евреев, находившихся в Транснистрии, выжить удалось не более трети. Оккупация самой Одессы продолжалась 907 дней. И всё это время с немецкими и румынскими захватчиками в городе героически боролись партизаны, диверсионные группы, подпольщики и просто одиночки. Убежищем для них были знаменитые одесские катакомбы (из греческого: katw – внизу, komboc – сплетение):Усатова, Нерубайского, Куяльника, Кривой Балки, ставшие символом Одессы, таким же, как Потемкинская лестница, как памятник Дюку де Ришелье, как Оперный театр, Молдаванка, Дерибасовская… Из истории ВОВ известно, что народными мстителями на Одесщине было уничтожено 5 тысяч гитлеровцев, 189 предателей Родины; пущены под откос 27 воинских эшелонов с живой силой и техникой, взорвано 16 железнодорожных и шоссейных мостов… За мужество и героизм, проявленные при обороне города, а также сопротивление фашистам во время оккупации, Одесса была удостоена звания «Город-герой». Это – общеизвестные факты и, слава Богу, что никто, даже самые оголтелые украинские националисты, не ревизуют и не отрицают это. Но есть и другая, менее известная сторона оккупации Одессы. В студенческие годы удалось услышать из уст коренных одесситов много чего интересного об их жизни в военный период. Об этом тогда рассказывалось только в узком семейном или доверительном кругу друзей. Мы же, 19-22-летние юноши (комсомольцы и даже члены КПСС…), подобную «диссидентскую крамолу» воспринимали с большущим интересом. Мотали, как говорится, на ус и молчали «в тряпочку» – инакомыслие, вольнодумство и прочая болтливость тогда быстро «излечивались». Но в памяти всё сохранилось достаточно свежо, даже интонации и намеки рассказчиков.И вот сейчас, в этом своем жизнеописании, приведу услышанные тогда некоторые факты о другой стороне оккупации. И делаю это не для оправдания или смягчения вины воевавших на стороне фашистской Германии румынов-мамалыжников, а для того, чтобы иметь более полное представление о происходившем в то страшное время. Одним из первых «гражданских» мероприятий оккупационной власти стало изымание советских денег из обращения. Вместо них использовались немецкие маркиReihkreditkassenscheine (в народе их называли кратко RKKS). В Одессе надвигающееся полное исчезновение рубля быстро обрастало слухами. Ведь жизнь-то продолжается при любой власти, одеваться и кушать всегда надо! Да и без мыла, соли, сахара и спичек тоже никак не обойтись что при советах, что при немцах/румынах… Поэтому сельчане, вывозя свою с.х. продукцию в город на базар, заламывали очень высокие цены в рублях, либо же меняли на необходимые им товары. А вообще «менка» (бартер, по сегодняшнему говоря…) стала одним из главных средств выживания людей в оккупации.
Улицы оккупированной Одессы стали сплошь торговыми…
Моя классная руководительница Мария Петровна Мамончик, а также хозяйки,
у которых я снимал квартиру в райцентре Котовск во время учебы в 8-10-х
классах, рассказывали, что в городе с начала оккупации и до конца 1941
года больше всего от безденежья и хаоса валют страдали не только простые
жители, но даже работающие. Им, несмотря на тяжелые работы, в это время
никакой зарплаты оккупационные власти вообще не платили, а продуктовые
карточки появились только в 1942 году. Поэтому горожане, собрав в узелок
остатки одежды и кое-что из домашнего скарба, ходили по близлежащим
селам, нередко километров за 30, а то и 50 от дома. Иногда такой «поход
за харчем» продолжался неделю и больше. Приносили картошку, початки
кукурузы, пшено, зерна ржи и пшеницы, иногда макуху. Румынских патрулей
особо не опасались – те только проверяли («партизан»?, «граната»?..) и отпускали, ничего из котомокне отнимали.
Но возвратимся снова в оккупированную Одессу. Официальный обмен рублей на марки начался только в декабре 1941 года (до этого ходили рубли, немецкие марки и румынские леи). В открытых пунктах обмена можно было обменять до 1000 рублей на RKKS.Вот как рассказывала об этой «эпопее» коренная одесситка, бабушка одного моего студента-однокурсника. Глава города Герман Пынтя установил курс обмена 20 (а не 10, как было в директиве А.Гитлера) рублей за марку. К обменным пунктам ломанулось очень много людей, выстроились очереди – до 200-300 человек, люди стояли на декабрьском морозе с раннего утра до позднего вечера (стояли бы и ночью, да комендантский час не позволял). Запасы привезенных марок быстро кончались, обмен приостанавливался, проблема зависала в воздухе. Поэтому во время обмена денег в Одессе была и паника, и значительные беспорядки. Чтобы не возникло недоумения – а откуда, дескать, у народа деньги появились? – сделаю небольшую ремарку. Разумеется, у простого люда, а уж тем более – у крестьян на селе, подобных фантастических по тем временам сумм не было и быть никак не могло. Однако в суматохе отступления наших войск и драпа административно-управленческих чиновников отдельные прохиндеи и прочие «одаренные» особы из воровского и уголовного мира (а уж эта публика в Одессе была во все времена в избытке!), а также предприимчивые дельцы ещё со времен НЭПа (а-ля подпольный миллионер Корейко из «Золотого теленка»), сумели грабануть банки и «прихватизировать» имевшуюся наличку в учреждениях, фабриках и заводах. Поэтому они бросились сразу же вполне легально менять часть своих денег, хранившихся в кубышках, матрасах и прочих загашниках, на марки (отмыть, говоря по-сегодняшнему), использовали свои резервы для взяток румынским жандармам с целью получения соответствующих льгот (в т.ч. пресловутых аусвайсов или же разрешений на проезд в другую местность), да и постепенно тратили во время оккупации на покупку товаров и продуктов на рынках – нелегально советские рубли в ходу были, несмотря на официальный запрет. Не обошлось и без злоупотреблений при обмене денег. Румынские жандармы за мзду, наравне с предприимчивыми гражданскими жителями,продавали «купоны», то есть номерки в очереди ожидания. С рук на черном рынке цена одной марки иногда доходила до 70 рублей. А вообще, как говорят пережившие военное лихолетье одесситы, любую дверь в румынской оккупационной администрации всегда можно было открыть «марочным» ключом. А вот положение простых одесситов, усугубленное 2-х месячной блокадой города и неразберихой первых месяцев оккупации, было аховое. Карточная система еще не введена. Городской голова издал распоряжение о нормированном (карточном) отпуске товаров, а также мяса, жиров, сахара и хлеба в магазинах. К примеру, норма хлеба – 400 г на человека в день. И опять же малоизвестный факт-«нюансик», замалчивавшийся официальной историей, но о котором знала вся Одесса. Перед началом войны в Одесском порту скопилось множество товаров и грузов, которые из-за паники и неразберихи не успели эвакуировать в тыл. Слава Богу, городским властям хватило мудрости перед сдачей Одессы не сжечь/взорвать склады (чтоб не достались фашистам),араздать товары оставшемуся населению. Досталось, как говорится, не всем и не поровну, тем не менее, практически на всём протяжении оккупации особого дефицита в «легком» текстиле и чае у многих одесситов не было. И ещё информация к этой теме, характерная как для Одессы, так и практически для всех городов области. После отхода (весьма скоротечного, как правило) советских войск до появления передовых отрядов захватчиков устанавливался период безвластия (иногда – несколько часов, иногда – даже целые сутки). В это время заводы, фабрики, магазины – открыты, ничто не охраняется. Смекливые, шальные, блатные, предприимчивые и просто смелые тащили всё, что могли унести, даже доски выдергивали из стеллажей в кладовых и складах. Это тоже помогло многим как-то выжить в то страшное время. Не обошлось без алчности и других пороков, вылезающих из нутра человека в лихую годину. Хотя период безвластья в Одессе и был сравнительно кратким, на поверхность моментально всплыли мародеры-шакалы: заходили в брошенные хозяевами дома или квартиры и забирали всё подряд: одежду, обувь, домашнюю утварь, вплоть до того, что занавески снимали с окон, а с кроватей – простыни и наволочки. Затем, уже во время оккупации,награбленное продавали или меняли на продукты. Приведу реальную историю мародерства, рассказанную упоминавшейся уже выше моей классной руководительницей в 8-10-х классах Марией Петровной Мамончик. Начало войны застало её, тогда 19-летнюю девушку, в Одессе – она была студенткой пединститута. Уехать домой в Котовск (это 188 км севернее) не удалось (ж.д. движение было парализовано в первый же день войны). С двумя своими землячками они в конце июля решили уйти домой пешком. Чудом пробрались через линию фронта (Одесса к тому времени уже была практически блокирована с суши) и в тылу захватчиков пошли. За день проходили по 30-40 км; шли по проселочным дорогам; завидев военный патруль, заблаговременно прятались в полях с кукурузой или подсолнухом; питались початками молодой кукурузы; вечером заходили в попавшуюся по пути деревню и там просились на ночлег. И вот в четвертую ночь перед самым рассветом они вдруг проснулись от возни и разговоров во дворе хаты, хозяева которой их вечером приютили и даже покормили. Студентки осторожненько отодвинули занавесочку на окне и увидели страшную картину. Хозяин дома, крепкий мужик лет 50-ти, вместе с женой в своем дворе при свете керосинового фонаря распаковывают 3 огромных тюка, которые, очевидно, хозяин только что приволок, т.к. весь был, что называется, в мыле. В тюках были гимнастерки, брюки, белье, ремни, несколько пар башмаков красноармейцев, и, очевидно, с офицера – портупея и планшет. Были в тюках и солдатские сухари, кисеты с куревом, медицинский пакет и даже бритвенные принадлежности. И всю эту добычу хозяин с хозяйкой тщательно сортировали по отдельным кучкам. Но весь ужас и кошмар для девушек начался, когда мужик достал из одного из тюков две обрубленные выше колен человеческие ноги и по-деловому принялся снимать с них сапоги – вернее сказать, выковыривать из сапог обрубки ног. Как нетрудно догадаться, всю эту «добычу» мужик принес с поля боя, сняв её с незахороненных трупов наших воинов, успевших к тому времени полуразложиться на жаре (фронт прошел здесь двумя неделями раньше). В поле, в ночной темноте, впопыхах мародеру не удалось снять офицерские сапоги, вот он, нелюдь, и проявил «смекалку» как сделать это в спокойной домашней обстановке… Очень тяжелыми для жизни были не только первые месяцы оккупации, но и зима 1941-1942 г.г. Но уже с весны 1942 до лета 1943 года материальное и продовольственное снабжение горожан чуточку улучшилось, население «приспособилось». Рабочие в городах за 8-часовый рабочий день получали ежедневную зарплату от 4 до 8 марок. Со слов котовчанина, истопника средней школы №1, в которой я учился в 8-10 классах, во время оккупации он, работая кочегаром на паровозе в ж.д. депо на узловой станции Котовск, за восьмичасовой рабочий день получал 8 марок. Это вполне позволяло его семье (жена и двое малолетних мальчишек) сводить концы с концами, так как в магазинах муниципалитета было достаточное количество так называемого нормированного продовольствия, и особенно хлеба, к тому же по относительно низким ценам. Я не случайно акцентирую внимание на термине «нормированный» продукт. Называю по памяти, на сей раз со слов хозяйки квартиры, у которой жили мои студентки-однокурсницы по одесскому гидрометинституту, цены а некоторые товары в Одессе летом 1943 г.: 1 кг сахара нормированный – 3 марки, ненормированный – 20 марок; 1 кг масла нормированный – 6 марок, ненормированный – 30 марок. Для полноты «картины» сошлюсь на моих сослуживцев по первому году службы в Советской армии, которые иногда делились с нами воспоминаниями своих родителей, переживших оккупацию. И хотя это довелось услышать в далеком уже 1964 году, в памяти всё сохранилось, уж очень интересной (а главное – новой и необычной) была эта информация в ту пору. Так вот, на одного рабочего в Одессе полагалось в месяц нормированных продуктов по твердым ценам: 0,5 кг жира (сливочного масла или свиного смальца), 1 литр подсолнечного масла, кг сахара, 5-6 кг круп, макарон и белой муки, 2 кг мяса, пол литра водки и 300 штук папирос, хлеба – 1 кг в день. В свободной торговле по более высоким ценам можно было покупать товары без всякого ограничения. Лишь бы были марки… Кстати, 1 кг хлеба по карточкам стоил 0,9 марки, а перекупщики продавали его по 2,75 марки.1 кг картошки или помидоров стоил на базаре 0,7 марки, виноград – 1,5 марки. К слову, любой желающий за соответствующую мзду мог получить лицензию на открытие своего магазина и легально заниматься торговлей. НЭП-мановский опыт, изворотливость, плюс «подпольные» деньги позволяли дельцам-торгашам жить припеваючи, в стократ лучше, чем при советах. Уже летом 1942 года Одесса была полна всевозможных товаров. Сюда потянулись румынские коммерсанты, открыли мануфактурные, галантерейные и бакалейные магазины. Так что, откровенно говоря, возможности населения, особенно «при деньгах», во многом превосходили скудное «изобилие» предвоенных лет при советах. Да и на базарах было достаточно много деревенской снеди и живности. Постепенно наладилась и социальная жизнь в городе. Румыны ведь считали, что пришли в Одессу навечно, поэтому и сделали её столицей «Транснистрии». Жители могли свободно перемещаться по городу с 5 утра и до 11 вечера. Ночью – комендантский час, за его нарушение – принудительные работы. Летом 1942 года в Одессе было 12 трамвайных маршрутов, стоимость проезда – 25 пфеннингов. За багаж надо было платить 1 марку.Несмотря на тяготы оккупации, одесситы могли – при желании и наличии возможности – пользоваться даже пляжами, хоть они были платными: «Ланжерон» – 1 марка, «Отрада» – 0,75 марки, «Аркадия» – 0,5 марки. За эту цену предоставлялся спортивный инвентарь, зонты, лежаки, плюс услуги официантов из близрасположенных ресторанов. На каждом пляже были медработники и даже спасатели со шлюпками. Одесские фабрики и заводы с численностью свыше 100 рабочих перешли в собственность румынского губернаторства и городского самоуправления. Полностью возобновил работу Одесский университет и Одесская консерватория. Были и зрелища. Во всемирно известном Оперном театре исполнялись оперы «Борис Годунов», «Евгений Онегин», ставились балеты «Лебединое озеро», «Спящая красавица». Кроме Оперного, работали также Украинский драматический им. Т.Г.Шевченко, Русский драматический, Кукольный, «Гротеск» и даже… «Интимный театр».А известный русский и румынский певец Пётр Лещенко во время оккупации открыл в Одессе ресторан-кабаре, где сам и выступал. Информация об этом – со слов моего преподавателя физики в гидрометинституте, профессора Анатолия Петровича Твердого. Какие музыкальные вечера профессор регулярно проводил для нас в институтском актовом зале в 1961-1963 гг! Так вот, во время оккупации А.П.Твердый каждый вечер играл на скрипке в ресторан-кабаре и аккомпанировал самому П. Лещенко. По виртуозности игры на скрипке нашего преподавателя физики сравнивали с воспетым А.Куприным Сашкой из пивной «Гамбринус». Для нас, студентов, не было секретом, что после освобождения Одессы Анатолий Петрович «за сотрудничество с оккупационными властями» на 15 лет был выслан на лесоповал за уральский меридиан, в 1954 году амнистирован, возвратился в Одессу и вновь занялся своей довоенной работой – преподаванием физики в ВУЗах. Но шлейф времен оккупации давал о себе знать: несмотря на профессорское звание, жил с супругой в скромной квартире в одноэтажном деревянном барачном доме. А игра на скрипке оставалась его хобби даже в 75-летнем возрасте.Вот такие факты малоизвестной стороны оккупации Одессы довелось узнать мне во вполне сознательном юношеском возрасте, причем все они – не из «вражьих голосов», а из уст непосредственных свидетелей того времени. Так что 907 дней румынской оккупации Одессы выглядят настоящим раем по сравнению с 900 днями немецкой блокады Ленинграда…
